У Кати опять началась громкая истерика.

– Лен, отведи ее на лестницу, очень тебя прошу, – шепнулаОльга, – выйди с ней покурить, пусть она там тихо уколется, а то сил нетслушать.

Лену покоробило это «пусть уколется». В конце концов, Катямужа потеряла, с которым прожила восемь лет, именно Кате пришлось вытаскиватьего из петли. Нельзя все ее эмоции приписывать только наркотикам.

– Вот ее сумка, – Ольга протянула Лене потертый кожаныймешочек на шнурке, – там все есть. Давай скорее! У Глеба уже ушки на макушке.

Действительно, тринадцатилетний Глеб, старший сын Ольги, ужестоял в дверях и внимательно прислушивался к разговору.

– Мам, там Кате плохо совсем, может, врача вызвать?

– Обойдемся без врача! – отрезала Ольга. – Иди в комнату, немаячь!

Через две минуты Лена уже выводила рыдающую Катю под локоткина лестницу. Когда входная дверь за ними закрылась, Лена достала пачку сигарет.Совсем непросто сказать почти незнакомой женщине: «Не мучайся, родная, уколись,не стесняйся меня, я все знаю».

Катя с жадностью затянулась и тут только заметила висевшую уЛены на локте собственную сумку. Глаза у нее высохли и заблестели.

– Катюша, – мягко сказала Лена, – а ты не можешь еще немногопотерпеть?

Вопрос прозвучал глупо: не время и не место отучать Катю отнаркотиков, но все-таки язык не поворачивался предложить человеку уколоться.

– Если тебе неприятно смотреть, можешь отвернуться, –произнесла Катя и нервно облизнула губы. – Ты не волнуйся, я быстро.

– Ладно, валяй! – вздохнула Лена. – Только давай ужподнимемся, встанем между этажами, к подоконнику, а то, мало ли, лифт подъедет,увидит кто-нибудь.

– Ты, если хочешь, можешь здесь постоять, а я поднимусь, –предложила Катя.

– Да, пожалуй, так лучше.

Действительно, у Лены не было ни малейшего желаниянаблюдать, как она будет колоться.

Катя умудрилась сделать это за считанные минуты, простовзлетела по ступенькам вверх и тут же вернулась – со спокойным, умиротвореннымлицом. Даже румянец заиграл на щеках.

– Еще сигаретку дашь? – спросила она.

Лена протянула пачку и заметила на маленькой, худенькой,похожей на птичью лапку Катиной кисти несколько тонких легких царапин. И точкибыли на выпуклых синеватых венах… Только это левая рука.

– Катюша, скажи, пожалуйста, когда Митя успел рукупоцарапать?

– Руку? – Катя непонимающе замигала. – Какую руку?,

– Какую именно, не помню, – соврала Лена, – просто заметилау него царапины на кисти.

– Ты думаешь, он кололся, как я, куда попало? – спросилаКатя совершенно спокойным голосом и выпустила струйку дыма в сторону лифта.

– Я ничего не думаю, просто спрашиваю, – пожала плечамиЛена, – в общем-то, теперь это уже не важно.

– Нет, – помотала стриженой годовой Катя, – это важно. Митяне кололся. Никогда, ни разу в жизни. Он ненавидел наркотики. Это я во всемвиновата, но я ничего не могла поделать. Я довела его до этого, я не могларебенка ему родить, я

Требовала денег, а он терпел, он любил меня.

Лена испугалась: сейчас опять, несмотря на укол, начнетсяистерика. «Пора мне домой, – грустно подумала она, – Сережа скоро с работыпридет, заберет Лизоньку у Веры Федоровны, они меня будут ждать…»

– Катюша, а почему ты колешься не в вены локтевого сгиба, ав кисть? – спросила она вслух и тут же подумала: «Зачем я об этом спрашиваю?Какое это для меня имеет значение? Просто любопытствую?»

Катя молча задрала вверх рукав свитерка и показала Ленелоктевой сгиб –

Огромный, припухший, черный синяк в мелких крапинкахподсохших коричневых корочек. Лену вдруг словно кипятком окатила жалость к этоймаленькой, худющей, теперь совершенно одинокой, никому на свете не нужнойдевочке.

Родители Кати живут где-то то ли в Магадане, то ли вХабаровске, они давно развелись, отец спился, у матери новая семья, до Кати ейдела нет. Лена вспомнила, как все это рассказывал ей Митя однажды, в каком-тодавнем разговоре… Она тогда радовалась за него, он прямо светился весь,рассказывая о своей жене Катюше. Он и правда очень ее любил.

Теперь эта несчастная наркоманка никому не нужна. Ольга, ужконечно, больше с ней возиться не станет. Она делала это только ради Мити.

– С чего у тебя началось? – тихо спросила Лена.

– После третьего выкидыша, – спокойно сообщила Катя, – доэтого я не то что не кололась, но вообще – не пила и не курила. Мы с Митейочень хотели ребенка, ужасно хотели. Но не получалось. После третьего выкидышамне сказали:

Все, никогда не будет. Даже из пробирки, даже искусственно –не будет. Вот тогда я и подсела на иглу. Знакомый помог, пожалел меня,предложил попробовать – чтоб сразу отрубиться и все забыть. Я думала, один разсделаю – и все, только чтобы забыть…

– Забыла? – тихо спросила Лена.

– Ладно. Поговорили, хватит. – Катя махнула рукой. – Тебевсе это по фигу, я тебе никто, и ты мне никто. С какой стати ты мне в душулезешь? Я дрянь, наркоманка, а ты чистая, порядочная женщина, у тебя муж,ребенок. Пожалеть меня решила, посочувствовать? Лучше денег дай. Ольга теперьне даст. После поминок – коленкой под зад. Спасибо, если из квартиры невышибет. Я бы на ее месте точно вышибла. Это ведь она нам квартиру купила.

«Елки-палки! Хватит с меня! – подумала Лена. – Прямодостоевщина какая-то, в худшем смысле этого слова. То же мне, Смердяков сошприцем!»

– Ладно, пошли в квартиру, – сказала она и нажала кнопкузвонка.

Дверь открыл младший сын Ольги, белокурый голубоглазый Гошаодиннадцати с половиной лет.

* * *

Поздно вечером в пустой и тихой квартире в Выхине КатяСиницына стояла под горячим душем в трусиках и футболке. Из глаз ее лилисьслезы и смешивались с горячей водой. Она очень устала плакать, но остановитьсяне могла. Только теперь, вернувшись с поминок, она осознала, что произошло.

Мити больше нет, и жить ей незачем. Кому она теперь нужна?Запас наркотиков кончится очень скоро, а денег, чтобы купить еще, она недостанет. Если Ольга не выгонит ее из квартиры, то можно попытаться сдать однукомнату или продать эту квартиру и купить поменьше. А на разницу жить… Нет, неполучится! Квартира записана на Митю, Ольга наверняка как-нибудьподстраховалась, не сможет Катя без ее согласия продать. Она теперь вообщеникто, даже позвонить некому, все друзья – Митькины, своих у нее не былоникогда.