Несколько поодаль помещался плотный усатый мужчина в серомфартуке и кепке, приставив к ноге метлу, словно гвардеец винтовку. На Бестужева— как и на всех остальных, впрочем — он смотрел без всякого интереса.

Экипаж тронулся. Обернувшись, Бестужев помахал немке рукой,увидел, что она мелко, торопливо осеняет его вслед крестным знамением. Сказатьпо совести, его это чуточку растрогало — много лет прошло с той поры, какженщина подобным образом провожала его навстречу опасностям, да и женщины этойдавно уже не было на свете…

Он увидел еще, что колеса экипажа оставляли за собой едвазаметный грязный след — и к нему с метлой наперевес с бравым и решительнымвидом направился дворник в сером фартуке. Не подлежало сомнению, что черезминуту вновь воцарится безукоризненная чистота.

«Да, на это немцы мастаки», — подумал Бестужев сневольным уважением. Что касается их пресловутой законопослушности, все не такоднозначно, и законопослушность сия вызвана не каким-то особо благороднымскладом души, а энергичнейшими мерами властей, принимаемыми на протяжениистолетий. Ему случалось говорить со знатоками вопроса. Взять хотя бы незаконныхпорубщиков леса: лет триста назад тевтону, застигнутому за этим неблаговиднымдеянием, без особых церемоний взрезали живот, вытягивали чуть-чуть кишку,прибивали ее гвоздем к дереву, а потом гоняли вокруг означенного дерева до техпор, пока все кишки на него не намотаются. Несколько столетий подобных процедурдали свои плоды.

А впрочем… Чистоту и опрятность в немцев, об заклад можнобиться, вовсе не вколачивали столетиями жесточайших наказаний, здесь какие-тодругие механизмы сознания должны действовать, не имеющие отношения к страхуперед строгой карой…

Экипаж выехал на улицу. Извозчик обернулся к нему(определенно за сорок, незамысловатое, простецкое лицо):

— Прикажете в Гарлем? В дом герра Виттенбаха?

— Подождите, — сказал Бестужев. — Вы, должнобыть, не совсем правильно поняли фройляйн Марту… Остановитесь у обочины, будьтетак добры… Прекрасно. Как вас зовут?

— Хайн, майн герр.

— Вы давно здесь?

— К зиме будет двадцать три года, господин инженер.

— И с тех пор не бывали в фатерланде?

— Увы, майн герр, как-то не сложилось. Семья, дети,заботы…

Вряд ли этому простодушному малому уточняли, что Бестужев —не подданный Германского рейха, а австриец. Бестужев сказал весело:

— Следовательно, у вас давненько не было случая лицезретьи изображения нашего обожаемого кайзера?

— Ну почему же, майн герр. В Народном доме висятвеликолепные портреты кайзера.

— Ну, это немного не то… — сказал Бестужев. —Вряд ли вы видели такие портреты нашего монарха…

Он достал из бумажника и положил на широкую ладонь кучеразолотую двадцатимарковую монету с профилем помянутого обожаемого монарха. Хайнрассматривал ее с большим интересом — и, как подозревал Бестужев, дело тут былоне столько в изображении его величества Вильгельма Второго, сколько в приятнойтяжести благородного металла. Америка, конечно, земля обетованная для приезжегоевропейского люда, но вряд ли и здесь простой извозчик так уж часто держит вруках подобные монеты…

Кучер протянул ему монету с видом самую чуточку скорбным.

— Оставьте ее себе, Хайн, — решительно сказалБестужев. — Мы оба немцы и должны оказывать друг другу мелкие услуги,особенно на чужой земле, не так ли?

— Пожалуй… — нерешительно сказал кучер.

— Я здесь совершенно ничего не знаю, — сказалБестужев. — Мне просто-таки необходим человек, способный на первых порахпослужить советчиком в чужом житейском море… Это тоже некоторым образом труд, авсякий труд должен оплачиваться, не правда ли, если он честный?

— Пожалуй, так оно и есть, — кивнул Хайн, послеодобрительного кивка Бестужева спрятавший золотой в кармашек для часов.

— Отлично, — сказал Бестужев. — Собственноговоря, я не собираюсь особенно вас затруднять…

И дело было слажено. Кто сказал, что немцы не берут денежек?Еще как берут, достаточно вспомнить Вену. Другое дело, что от Луизы денег небрали, потому что она была навязчивой чужачкой, а если один немец учтивопредлагает другому некоторые деньги за вполне законные услуги, другой немец ихраспрекрасным образом возьмет…

…Город Нью-Йорк, признаться, Бестужева в первое времяформенным образом ошеломил. Он видывал Москву и Петербург, Вену и Париж, ноэтот город, признать должно, их превосходил. Чересчур уж высоченные зданиявздымались во множестве, иные были не так уж и высоки, но не по-европейскипомпезны. А главное — горожане…

Многолюдство, шум и суета превосходили все, что емуслучалось наблюдать в помянутых четырех столицах. Американцы спешили как-тоиначе, на другой манер, они находились в беспрестанном движении, над уличнойтолпой стоял деловитый гул, словно жужжание трудолюбивых пчел; сколько они ниехали, Бестужев так и не увидел ничего похожего на европейские бульвары, гденеспешно, людей посмотреть и себя показать, прогуливается праздная публика.Поток экипажей и грузовых телег, перемежавшийся многочисленными автомобилями,резко крякавшими гудками, громоздкие автобусы с восседающими на империалепассажирами, масса огромных вывесок на незнакомом языке, звяканье трамваев,дымящие и пыхтящие пассажирские поезда, передвигавшиеся на высоко поднятых надземлей металлических эстакадах, долетавшие откуда-то неподалеку басовитые гудкисудов… В какой-то миг Бестужев всерьез почувствовал себя одиноким пассажиромспасательной шлюпки, затерявшейся среди высоких океанских волн. Домавысоченные, при попытке разглядеть их крышу наверняка свалилась бы шляпа сголовы, будь она при нем… Эта неумолчная болтовня, долетавшая с тротуаров,нескончаемые потоки людей, экипажей, автомобилей, эта незнакомая спешка, этотчужой ритм жизни… Страшновато было и подумать, что придется при необходимостизамешаться в эту проворную толпу.

И, что гораздо хуже, Бестужев вдруг осознал, что совершенноне способен здесь работать так, как это ему без труда удавалось в Вене илиПариже. Он попросту не мог сейчас определить, ведется ли за его экипажемслежка: и этот чужой ритм тому виной, и навалившиеся, как лавина, иное,незнакомое многолюдство, калейдоскопическое мелькание уличных толп…

Не подлежало сомнению, что Луиза, получив афронт в своихпопытках проникнуть в больницу, поступит так, как поступил бы на ее месте дажене Бестужев, а любой новичок, делающий первые шаги в сыскном деле и усвоившийвсе наставления старших: установит за больницей наблюдение да причемпозаботится, чтобы в распоряжении соглядатаев на всякий случай оказался иэкипаж, а то и автомобиль, учитывая американский размах. В Вене онапользовалась автомобилем, которым, чертовка, сама же и управляла. А здесь она усебя дома, и частных сыщиков тут, надо полагать, бесчисленное множество…