Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Повариха засмеялась. Оказывается, она была добродушной тёткой, просто… неуравновешенной. Мне показалось, это нас несколько роднит.
– Вы мне верите? – спросила я. – Я не брала.
– Не знаю. – Она пожала круглыми плечами. – Да и бог с ними. От хорошей жизни сосиски воровать не станешь.
– Сосиски?! – Я поперхнулась. Я-то всё время думала про пиццу. – А что, сосиски пропадают? В смысле не булки с сахаром? А много? То есть много утащили? Две?
Кажется, она пожалела, что пожалела меня.
– Утащили, вот именно, – подтвердила она и поднялась. А потом очень долгим взглядом очень пристально на меня посмотрела: – Но я думаю, это больше не повторится… Так ведь?
– Не знаю, – пришла моя очередь быть честной. – Я бы хотела, но не могу вам ничего гарантировать.
У неё стало такое лицо, что и без детективных способностей было ясно: пора сматываться.
– Спасибо! – искренне сказала я. – Вы меня очень поддержали. Вы мне… помогли. – Я приложила руку к груди. – Я никогда! Никогда больше не буду считать вас занудой, даже если вы решите иногда ею побыть. Понимаете, я… у меня… нет друзей, а у вас… компот…
Пока я всё это вываливала в каком-то психическом припадке, глаза её округлялись. А когда округлились до бровей и уже больше не могли расширяться, она… расхохоталась.
– Ладно. – Милая женщина утёрла слёзы. – Дуй отсюда, Мальчиш-Кибальчиш.
Про Мальчиша я не до конца поняла, но интонация мне понравилась.
– Меня Жанна зовут, – сказала я напоследок. – Жанна Ладыжанская. И я не брала ни пицц, ни сосисок.
Мне было важно это сказать. И про пиццы, и про Жанну. Чтобы она, если захочет, перестала обращаться ко мне «ты?!».
– Хорошо, Жанна, – ответила она. – Я тебя поняла.
Из столовки я выпорхнула как на крыльях. Вот что может сделать всего один своевременный стакан компота! Да, я – подозреваемая. Но я – профессионал!
Глава 10. Я загоняю жертву
Я выглянула из-за угла. К счастью, мои обвинители, в связи с потерей объекта подозрений – меня, – разошлись по домам. Значит, никто не помешает мне осуществить нападение. Сегодня я собиралась морально подавить Лапшичкина. У меня больше не было времени миндальничать – петля вокруг собственной шеи затягивалась слишком быстро.
Прозвенел звонок – закончились факультативные занятия. Я притаилась на лавочке за фонтанчиком, завязав косы на затылке. Лапшин спускался по лестнице, не подозревая о засаде. И всё равно выглядел затравленным. Он крутил головой на толстенькой шее и волновался, как капибара на водопое.
Замерев на верхней ступеньке, он выглянул в пролёт, секунду подумал и вытащил из рюкзака… сосиску в тесте. Трагически сдвинув бровки, он снова посмотрел вниз и понюхал сосиску. Мучение плескалось в его глазах. Поджаристые бока сосиски манили бедолагу Лапшичкина. И я не понимала, почему он до сих пор не вцепился в добычу.
Игорёк, вопреки моим представлениям, внезапно проявил недюжинную силу воли. Он попробовал сосиску на зуб, но… Вместо того чтобы молниеносно запихать её в рот, как делал обычно с любой едой, завернул её обратно в салфетку и спрятал в карман рюкзака.
Я взвесила версию диеты. Мог Лапшичкин внезапно начать худеть? Что, если его психика действительно дала трещину? Я не припоминала, чтобы его дразнили за прожорливость. Правда, друзей у него тоже было не много. Примерно как у меня. Что, если он страдает от нехватки общения? Мне показалось, это нас немного роднит. У меня хотя бы кошка есть, а у него – ни одной живой души.
– Лапшин! – Я выкатилась из укрытия. – Хочешь увидеть Чуму? Я тебе пока…
Игорёк услышал меня, присел от неожиданности, взвизгнул и… драпанул, на ходу застёгивая куртку. Я отшвырнула рюкзак, мешавший бежать, и со всей мочи припустила за Лапшиным.
На улице Лапшичкин повёл себя неспортивно: вместо того чтобы честно шевелить поршнями квартал-другой, он попытался пролезть под забором на соседнюю стройку. И тут неправильное питание сослужило ему дурную службу. Игорёк застрял. Натурально застрял: ноги – на тротуаре, голова – на неведомой территории. Разговаривать с ногами было бессмысленно, поэтому я перелезла через забор и присела возле пыхтящей головы Лапшина.
Мне показалось, что Игорёк сейчас заплачет.
– Не вздумай, – предупредила я его, – на сегодня мне хватит драмы.
Лапшин дёрнулся, но безрезультатно.
– Не дёргайся, Игорёк. Сопротивление бесполезно. Мы теперь с тобой оба подозреваемые. И в рамках бережного отношения к твоей психике я тебе заранее обещаю: бить не буду.
Игорёк всхрапнул и завозился под забором сильнее.
– Я отдам, – прогудел он. – Я же не знал, когда брал, что это твоя шоколадка.
– Да ты что?! – Я всплеснула руками. – А я и не говорила, что она моя.
Лапшин засопел пуще прежнего. Вообще-то, он меня крепко удивил. С такими внутренними переживаниями спереть батончик и до сих пор не съесть… Или я чего-то не знаю про Игорька, или… он что-то о себе утаивает. Собственно, я об этом и хотела спросить.
– Лапшин. – Я легла на пузо напротив пыхтящего подзаборника и заговорщически прошептала: – Ты крепыша знаешь?
– Нет, – с готовностью отрубил Игорёк. – Я на таеквондо не хожу.
Ага, сказала я. Но не вслух. Сосиски мы не едим, крепыша не знаем. Хотя определили его на раз по кодовому слову. И крепыш, насколько я помню, Лапшичкина по фото сразу узнал. Но крепыш реально изворотливый типок, не то что Лапшин со своим телячьим взглядом. Игорёк безуспешно елозил коленками с другой стороны забора.
– Сейчас доску принесу. – Я отряхнула джинсы и потёрла ладони друг о друга.
Лапшин взвыл.
– Ты же обещала! – крикнул он и замолотил руками в воздухе. – Ты обещала не драться!
М-да. Моя репутация оставляет желать лучшего. По ходу, бизнес загнётся, не успев набрать обороты. Я суперагент: воровка, помоечница и – для полноты картины – видимо, монстр какой-то взбесившийся. Надо поработать над имиджем. Или сменить чумовой метод на что-нибудь… гм… деликатное. Если школу не придётся менять.
– Не суетись под тесаком, Игорёк, – вздохнула я. – Куртку порвёшь, мама огорчится. Я подставлю доску и немного жестяной лист отогну. А ты вылезешь.
– То есть не будет чумы? – осторожно уточнил Игорёк.
– Сдался ты ей, как сосиска вегану.
При слове «сосиска» Лапшин здорово напрягся.
– Кушать хочешь? – участливо спросила я.
Игорёк промолчал, но отчего-то расстроился. Он обмяк под забором,