— Давно пора, шаттл заполнен, мы у орбиты, вот-вот выпрыгнем в атмосферу. Заканчивал бы ты ходить мрачным. Как, по-твоему, должен выглядеть Герой Империи?

— Не знаю. Если честно, мне не подходит этот титул. Слишком часто я думаю о том, что произошло.

Пол под их ногами качнулся и свет сменился с белого на жёлто-красный. Перелётный корабль взмыл в ангаре и вылетел по спирали из громадного корпуса, со свистом выбрасывая воздух в пустоту.

— Мы в космосе, и скоро будем на планете, — Юрхен посмотрел на поникшего друга. — У меня есть идея!

Зажатый в ловушке мыслей, Ханшэс вяло повернул голову.

— Когда доберёмся — расскажу. Тебя здесь не было больше двадцати лет. Стоит вспомнить былые времена, дружище!

* * *

Красное свечение мягко стелилось от потолка по стенам, ускользая через окна. Между пышными столами мелькали едва заметные дроны, бесшумно подававшие невероятной красоты блюда.

Сквозь треугольное окно Ханшэс смотрел на разделённые рыжими полями дороги. Пар от роскоши перед его носом затмевал взор, превращаясь в серые полосы на золотом горизонте.

— Помнишь, мы были здесь перед твоим отлётом?

— Такое не забыть. Но тут всё будто изменилось.

Ханшэс взглянул на друга, приведшего его сюда — в крупнейшее заведение на Каируме, близ города Арфиц. Юрхен беззаботно сидел напротив, утонув в полукруглом багряном диване и поглощая чёрного блеска напиток.

— Брось, о чём ты думаешь? Это лучшее место на планете, и такой вид на Сирскую пустыню! Посмотри туда, на эти реки, на очистители на холмах. Чистота, блеск, никакого шума и мельтешения, никаких зданий и толпы, только дороги аж до горизонта.

— И правда. Там было по-другому.

Всё было иначе. И более двадцати лет назад, придя сюда, Ханшэс вмиг съел то блюдо, что подали ему. Но вкус исчез из памяти.

Перед глазами его теперь стояли бесформенные угощения, что так любили дети в Ниривин. Простейшие механизмы, на ходу создававшие неведомые десерты. И капсулы, инъекции, витаминные наполнители — всё то, чем он забивал свой голод, не в силах есть вражеской еды. Ханшэс десяток лет игнорировал вкус и запах, боялся почувствовать что либо, не позволял солдату дать слабину.

Расставленные теперь на витиеватом столе шедевры он не решался поднести ко рту. Великолепный пустынный цветок — известнейшее блюдо, каждый «лепесток» которого создавался из десятка плодов, рождённых пустынями и горами. Коралловые пики, состоявшие из залитых настоем пятидесяти лет морских растений, выпаренных прежде и увлажнённых вновь. Несколько видов мяса, включая редчайших рыб песчаных рек, поданных в сиянии своей же чешуи.

Ни блеск, ни роскошь не желали коснуться языка солдата. От вида их все внутренности скручивало, точно в первый день на фронте, словно от запаха первых трупов.

— Возьми хоть настой с Контайниля. Не думаю, что есть миры, где из стухших ягод могут сделать такой великий напиток.

Сказав это, Юршен осушил бокал.

— Или сархапс столичных миров. Это, конечно, не совсем для людей…

В горле его исчезла серебряная горечь, коловшая нос пьянящим смрадом.

— Понимаю, ты отвык от такой еды. Вероятно, в Ниривин совсем дерьмово кормят?

— Я там почти не ел.

— Да, точно отвык.

Ханшэс посмотрел на других гостей. На людей, что проходили через центр зала к раздвоенной лестнице. На элегантное скопище, вытянувшееся вдоль мягкой бордовой стены, согнувшись над поданными блюдами. За годы он отвык от такой картины, как и от обилия рафгантасс, сидевших, поджав четыре ноги, чуть ли не за каждым вторым столиком. Треугольные рты их с хрустом втягивали полупрозрачные связки из увлажнённых водорослей. И грязный дым взвивался над ними, огибая курительные трубки. И мерзко, мерзко дёргались все друг над другом, затянутые алым сиянием, висевшим по окнам и стенам.

— Что-то ищешь? Или кого-то?

— Просто смотрю… — он остановился, увидев лишь одну четырёхрукую тень, под сводом дальней арки. — Их всё ещё не принимают.

— Не будь так уныл. Скажи, ты хочешь вернуться?

— В свой дом?

— Да. И он ждёт тебя, совсем взрослый. Перед нашим отлётом он, кажется, нашёл себе невесту.

— Подумать только, — ненадолго, Ханшэс отложил в сторону мысли. — Пока я был в Ниривин, моя жена умерла, а сын вырос и вероятно создал свою семью. Удивительно.

— Время на твоей планете идёт довольно быстро. Что уж сделать, таковы правила мира, — Юрхем беззаботно сделал глоток, на сей раз, поглотив золотой напиток. — Быть может он, или его наследник, получит знатный чин. Твоя семья станет аристократией. Возможно, среди них даже будет Хранитель!

— Хранитель? — Ханшэс ответил едва ли не шёпотом, сдерживая порождённую этим словом дрожь. — Скажешь тоже. Сколько триллионов людей во Вселенной? На всех них приходится лишь шестеро Хранителей. Трое — за нас, трое — за Ниривин.

— Но удача может улыбнуться тебе, ты это заслужил. Когда умрёт один из нынешних Трёх, его или её сила, вроде… — он вытянул паузу и после икнул. — Она перейдёт случайному человеку. Да ведь? Так почему не твоим родственникам?

— Сомневаюсь я в этом. Слишком малы шансы.

— Тебе и правда, тяжело. Скажи, ты что-то такое узнал у них, — его друг перешёл на тихий, сдержанный тон. — О секретных планах врага… да?

— Каких ещё?

— Хотя бы о тех, что обсуждают и у нас.

— Я не знаю, какие слухи сейчас ползают по Империи. И не очень хочу знать.

— Но об этом ты слышал, я уверен. Говорят, в Ниривин создают новый разрушитель.

— Что? — Ханшэс оцепенел, подавшись вперёд. Десяток взглядов тут же упёрлись во вскрикнувшего солдата. — Прошу простить.

— Да, именно, — расплывшийся взгляд Юрмеха вмиг прокрутился и упёрся в Ханшэса, голос отвердел и перешёл в тихий звон. — После того как Убийца Небес и Скарфол сошлись на Фронтовой дуге, уничтожив друг друга, планетарные разрушители не создавались. Уже больше трёх сотен лет их не было, но теперь о них заговорили вновь, и не только гражданские. В наших рядах, даже среди командиров обсуждают это, — очередной невыносимо долгий глоток. — Я говорил тебе, говорю. Ниривин — чудовища! Но не страшно. Благодаря тебе, и таким как ты, Ханшэс, мы уничтожим их. Мощью Хранителей, рейтонных бомб, силой нашей имперской длани мы закончим войну!

— Юрхел, хватит, — солдат медленно вытянул бокал из рук друга, застывшего в изумлённом непонимании. — Как ты хочешь её закончить? Когда она кончится?

— Когда мы перебьём всех четвероруких ублюдков. Что ты так смотришь на меня? Ну, хорошо, не все семи — враги, должные умереть. Некоторые из них доказали свою пользу. Что теперь не так, что в моих словах неверно? Или в Ниривин не говорят так?

— Нет. Они никогда не называют семиолоидов — «семи».