— И чего же?

— Не разыгрывайте глупую девственницу! — грубобросил Бестужев. — Вы всё прекрасно понимаете не хуже меня!

Какое-то время царило напряженное молчание. Потом Жак,ссутулившись ещё более и буравя взглядом пол, глухо сказал:

— Они меня убьют. Как только узнают…

— А почему они непременно должны об этом узнать? —пожал плечами Бестужев. — От кого? От меня или от вас? От Мадлен? Вздор,она будет держать язык за зубами… И потом… Только от вас зависит сделать так,чтобы никто не узнал.

— Как это?

— Вы, правда, не понимаете? — усмехнулсяБестужев. — Если вы надёжно сдадите нам всех, вас будет попросту некомууличить. Эти субъекты все до одного давным-давно находятся в розыске, их именаи описание внешности — в картотеках полиции всех европейских государств, даже,вполне возможно, Османской империи — там тоже не любят анархистов… За каждым изних числится столько грехов, что при самом для них благоприятном обороте насвободе они окажутся очень не скоро… Решайтесь, Жак. Вы, в конце концов, неанархист… я имею в виду, вы не состоите в партии, не участвуете в ихдеятельности, вы просто старые знакомые с Гравашолем, единомышленники…Решайтесь. У вас есть только два пути. И я не собираюсь вас уговаривать — кчему? Если вы заартачитесь, я вас преспокойнейшим образом сдам австрийцам. Ониобязательно вытрясут из вас ту же самую информацию, разве что пройдёт некотороеколичество времени. Но сложилось так, что нам эта информация нужна сейчас — и япредлагаю вам шанс. Я даже дам вам денег. Не особенно много, но всё же… Вамведь, по словам Мадлен, Гравашоль заплатил некоторую сумму за соучастие в егоделах? Так что не разыгрывайте из себя идейного борца, которого грубые сатрапывынуждают предать некие светлые идеалы… Нет у вас никаких идеалов, месье.Идеалами вы баловались в студенческой юности на пару с Луи Гравашолем, но потомваши дорожки разошлись — он ушёл в идеалы с головой, а вот вы предпочли погонюза презренным металлом с помощью разнообразных авантюр… Я вас не порицаю и неосуждаю, отнюдь. Наоборот, мой опыт показывает, что с человеком, предпочитающимотвлечённым идеалам звонкую монету, договориться не в пример легче. И человек такойсклонен крайне бережно относиться к своему благополучию — ну а уж когда речьидёт о жизни и свободе… Я не собираюсь вас уговаривать. Я просто-напростонапоминаю, что у вас только два пути: либо вы пойдёте мне навстречу, либоокажетесь уже через час в полицай-дирекции, откуда вас выцарапает только чудо,а чудес в нашем материалистическом мире как-то не отмечено, даже всезнающейтайной полицией… Да или нет?

— Но должны же быть какие-то гарантии…

— Прикажете их изложить в письменном виде, на гербовойбумаге? — не без издевки сказал Бестужев. — Вы же не ребёнок, Жак,какие, к дьяволу, могут быть письменные гарантии… Разве что моё слово. Вампридётся ему верить, потому что другого выхода у вас нет. Есть вообще-то — ноон вам по вкусу не придётся. И потому…

Он замолчал, прислушался. Поднялся со скрипучего стула и,продолжая держать циркача под прицелом, встал у окошечка. Чуть отвёлуказательным пальцем тонкую муслиновую занавеску, стоя так, чтобы его незаметили снаружи.

Да, так и есть: двое мужчин в пиджачных парах и котелкахнаправлялись прямехонько к фургону Живой Молнии. Высокие, широкоплечие,крепкие… совершенно незнакомые. Трудно было ручаться со стопроцентнойгарантией, но Бестужеву сразу показалось, что на полицейских в цивильном они непохожи — во всём их облике не хватало чего-то трудно излагаемого словами, нопрекрасно знакомого каждому полицейскому, привыкшему уверенно опознавать коллегпо ремеслу с первого взгляда, к какой бы чужестранной конторе они нипринадлежали. И, что уже подлежало сомнению, оба выглядели нездешними. Бестужевдостаточно долго пробыл в Вене, мало того, Вена на пару с Лондоном была главнымзаконодателем мужской европейской моды, так что ошибиться он не мог: портной,который этих двоих обшивал, не имел никакого отношения к Вене, а быть может,вообще к Европе. Покрой, сочетание цветов, жилеты, трости — всё было нездешнее…

Бестужев отпрянул в дальний угол, откуда мог держать Жакапод прицелом и не опасаться неожиданного нападения с его стороны. Быстрымшёпотом распорядился:

— Встаньте и подойдите к окну! Живо! Вы их знаете? Дане высовывайтесь!

— Первый раз вижу… — пробурчал Жак.

— Это не полиция, — сказал Бестужев. — Ктоугодно, только не полиция…

Лесенка фургона уже жалобно скрипела под двойной тяжестью.Громкий, бесцеремонный стук в дверь.

— Поговорите с ними, — распорядилсяБестужев. — Меня здесь нет!

Он на цыпочках скользнул за занавеску, прижался к стене,держа пистолет дулом вверх. Дверь уже распахнули снаружи.

Ему пришло в голову, что ситуация может оказаться опаснеечем представилось поначалу. В конце концов, Жак мог и соврать, что не знаетэтих двоих, а они могут оказаться и людьми из банды Гравашоля… Два агентаВасильева остались на приличном отдалении, Бестужев с ними даже не обговаривалварианта, по которому они должны в случае опасности спешить на помощь… Нуладно, бог не выдаст, свинья не съест!

Он прижался к стене и, держа указательный палец на спусковомкрючке браунинга, обратился в слух. Раздался голос Жака:

— Чем обязан, господа? В приличном заведении вообще-тополагается стучать…

— А мы и стучали, ты что, не слышал, парень? —ответил ему незнакомый голос на французском, но довольно корявом, с непонятнымакцентом. — Стой где стоишь, и не дёргайся…

Вслед за тем последовала реплика вроде бы на английском —обращенная явно не к циркачу, а к спутнику. Обострённым чутьем Бестужевсообразил, о чём может идти речь в такой момент — и, на цыпочках сделав тришага, бесшумно нырнул под покрывало, свисающее с кровати до самого пола.Оказался в ловушке, но приходилось рисковать…

Под кроватью, разумеется, оказалось пыльно, Бестужевприлагал титанические усилия, чтобы не чихнуть, лежал на спине в полумраке,готовый к любым неожиданностям. Шаткие половицы заскрипели — судя по звукам,второй, как он и предвидел, заглянул на отделённую занавеской половину фургона.И тут же отошёл, спокойно бросил фразу на этом своём странном английском, такоевпечатление, здорово искажённом.

— Ну, раз мы тут без лишних глаз и ушей, сразу оделе, — продолжал гость, как теперь совершенно ясно, незваный. — Короче,парень, нам нужен аппарат Ш… Шит… Штупаньека, Шупаника… ну, ты прекраснопонимаешь, о ком я. Аппарат того парня, что научился пересылать живые картинкипо проводам.

— А при чём тут я? — с определённым хладнокровиемвопросил Жак. — У меня другая профессия, никакими проводами не занимаюсь,вы меня с кем-то путаете…

Глухой удар, а следом — жуткий треск ломающегося дерева.Вспомнив меблировку той половины, прикинув происхождение звуков, Бестужевпришёл к выводу, что загадочный визитёр не стал терять времени, без обиняковприпечатал месье Жаку по наглой физиономии, и тот, улетев в угол, доломалмногострадальный стол посредством собственной падающей персоны. Что ж, довольнопрактичный подход к делу, эти двое явно не любители интеллигентскихсловопрений…