или, как говорят, – в один голос, но лишь с различной последовательностью. Первой была сестра, что была ближе всех к жертве, второй же мать, которая ахнула скорее не из-за того, что сын пришел в сознание, но заметив, что дочь что-то тревожит, понимала, что отставать от ее действий нельзя. Позже всех ахнул отец, которого было очень тяжело оторвать от его глубоких размышлений, но тот, окликнутый вздохами и ахами, что скорее были похоже на нытье, а позже – криками, которые тот сначала принял больше за несчастье, чем счастье, и хотел было еще более углубиться от приходящей боли внутри собственных мыслей, но лишь тогда, когда жена его окликнула, схватилась за его плечо и нервно трясла, время для него будто бы остановилось: он видел, как на нем повисла его женщина, видел, как сестра, в радостной спешке придавила своего брата и схватила его за шею, яростно обнимая, он видел прекрасную улыбку своего сына, казалось бы, независимо от боли, способную выдержать многие испытания, зная, что семья рядом с ним.

И он не смог устоять.

Улыбка появилась и на его лице.

Глава пятая, или действие, в котором явь начинает походить на сон, а сон – на явь

– Я не знаю, что мне делать!

Крик главы семейства, казалось бы, был способен выйти за пределы столь удачно герметичной машины, которая, как бы ни была успешна в защите от звука, была готова отступить перед силой столь громкого воя. Эту борьбу еще можно было бы назвать равной, если бы тот же самый глава, не ударив с силой Портоса по рулю, не спровоцировал бы механизм автомобиля издать не менее раздирающий вблизи рев сигнала.

– Будь спокойнее!

Хранительница очага изображала обиженную позу. Сложив руку об руку, она, повернув колени поодаль от кресла своего мужа, и, сбросив голову на плечо, дулась

– Как мне быть спокойнее? Как? На первый же день, как мы отпустили мальчика в свободное плавание, его находят лежащего без сознания на крыльце общежития! , – вскричал тот, и, сделав небольшую паузу на раздумье, вновь ударил руль, и продолжил, – хорошо еще, без сознания! Так с трубкой, полностью набитой марихуанны в его руке, зажигалкой в кармане!

– Я понимаю, что это звучит странно…. – пыталась было бы вставить слово мать

– Странно? – с новым наплывом ярости продолжил отец, – это выглядит странно? Нет! это выглядит более чем беспрецедентно! Это выглядит раздирающе, отвратительно… Даже слов нет подобрать, как это выглядит на самом деле! Мой сын! С трубкой марихуанны!

– Все могло…

– Могло? Да не может быть ничего, кроме того, что есть на самом деле! Перестань носить розовые очки, хватит видеть в нем того малыша, которого ты вынашивала на собственных руках! Он уже взрослый, и должен нести полную ответственность за свои поступки!

– Презумпция.

– Презумпция! Презумпция! Теперь ты будешь играть из себя адвоката дьявола? – повернувшись лицом к жене, и, тем самым спровоцировав подобных ход с ее стороны, сказал он ей это в глаза

Его взор был полон пламени. Нет, это был не тот огонь, что воспламеняет любовь или страсть, нет! Он был далек от этого состояния. Это была самая настоящая ярость, агрессия. В этот момент времени этот человек ненавидел своим взором больше, чем любил.

Жена, чувствующая себя не в своей лодке, в ситуации, в которой все настроены против нее, даже, казалось бы, сама ситуация, была уязвлена. В глазах мужа она надеялась получить поддержку, но видела лишь открытое зло. Его последние слова полностью изничтожили ее силу, сожгли ее волю. Накатывающиеся слезы, что, казалось бы, все это время копились внутри нее, неожиданно прорвали преграду упрямого принципа и вырвались наружу. С воем отчаяния мать семейства отвела взгляд от своего мужа.

– Отстань от меня! – в крике проревела она, в спешке открывая дверь автомобиля и не менее молниеносно из него выходя.

Быстрым шагом она направлялась в неизвестном, – самое главное, неизвестном для нее, – направлении, и, казалось бы, совершенно не собираясь отступаться. Глава семейства с притворным беззаботностью раскинулся в кресле, обдумывая дальнейшие события, и, казалось бы, просто находясь в ожидании, когда его возлюбленная просто вернется обратно. Но проходили минуты, а силуэт девушки уже пропадал из поля зрения сидящего в автомобиле, и лишь тогда, когда мужчина, обернувшись на скромный плач на заднем сидении, вспомнил, что его дочь являлась свидетелем всех событий, незамедлительно помчался вслед собственной супруге.

В это время, несколькими кварталами дальше и многими этажами выше, юный Владимир, уже восстановивший силы после всех событий произошедших с ними, нашел в себе волю подняться на ноги, и стоял около окна. Хотя на улице и уже были сумерки, он все равно находил неимоверное удовольствие наблюдать за светом фонарей, мимолетными силуэтами, проходящими в нем. Временами он, стоная, приоткрывал окно, желая впустить в себя этот свежий воздух, что так пьянил его, вызывал его к жизни, подбадривал, и, казалось бы, доказывал ему, что сегодня в гонке жизни он обогнал собственную смерть.

Волей не волей, но Владимир возвращался к воспоминаниям о событиях, что привели его на больничную койку. Его юное сознание затерло их, умалило боль, которую он чувствовал, но, самое роковое для него, вырезало из него куски. Он слабо помнил, где был, он никак не мог сказать, с кем общался, он не видел ничего, и, подобно сну, все его воспоминания уходили с каждой секундой его отвлеченности в реальность. А может быть это и был сон?

– Где мой мессер? – невольно бормотал он себе под нос каждый раз, как возвращался к обрывкам своих воспоминаний.

Что бы его память не пыталась затереть, сколько событий из его головы бы не было урезано, навсегда в его голове впечатался момент с теми жгучими словами, которые произнес его похититель. Этот простой вопрос приелся к нему, как паразит, вошел в его разум, и Владимир, стоящий на грани бесчестия, готов был ухватиться за столь тонкую соломинку только ради того, чтобы выяснить всю правду.

Хотя он и полностью понимал всю абсурдность его ситуации. Казалось бы, даже если это и не было сном, но явью, то как он выбрался из уз своего пленителя? Верить во что-то фантастическое, прекрасное спасение прекрасным героем, своего рода белым принцем на коне Владимир отказывался, но, как говорили великие, когда есть потребность будут и средства. Когда он узнал о своем диагнозе, он поверить и не мог, что таковое для него возможно. Право,