– Любую, мужнины старые брюки есть?

– Старья полно.

– Неси.

Я открыла шкаф, вытащила штаны, которые перестализастегиваться на животе Олега, и протянула их Свете.

– Подойдет?

– Вельвет, – задумчиво протянула швея и потом добавила: –Мелкий рубчик, это хорошо, красиво ляжет. Ну-ка, повернись!

Я покорно встала боком.

– Ага, – пробормотала Света, – ща!

Она моментально сдернула со стола ткань, бросила на негобрюки и принялась щелкать ножницами. Раз, раз, раз…

Я смотрела на нее в полнейшем изумлении.

– Ты вот так сразу, без выкройки?

– У меня глаз – ватерпас, – спокойно ответила Света, – имерить не стану, вот увидишь, как сидеть будут, словно вторая кожа.

– Ты не пропадешь с такими способностями!

Света ухмыльнулась:

– Пока что от моего таланта одни неприятности были.

– Почему?

Маменька отложила ножницы и встряхнула кусок вельвета.

– По моей первой статье было положено УДО.

– Что? – не поняла я.

– Ну условно-досрочное освобождение. Вот, к примеру, далимне восемь лет, значит, примерно через пять я могу на волю проситься, еслиработала и замечаний не имела. Так не отпустили, а все из-за шитья.

– Это как?

Света засмеялась.

– Сглупила я. Когда на зону впервые приехала, сразуобъявила, что шью хорошо. А кругом-то одни бабы.

– Ясное дело, зона женская.

– Нет, не поняла ты, – рассмеялась Света, – отрядные,воспитатели, политработники… Ну все кругом бабье. Я-то решила, что мнепослабление сделают за шмотки. Впрочем, вначале так и вышло. Всех зэчек намороз погонят дорогу мостить, а меня в тепле у швейной машинки оставят. Икормили хорошо. Только когда время УДО подоспело, – она махнула рукой, – живо вШИЗО, то есть в штрафной изолятор, угодила. Ну и все, пришлось до концадосиживать, все восемь лет, от звонка до звонка, оттрубила. Не захотели бабыдармовой швеи лишаться и устроили мне посадку в карцер.

– А за что ты на зону угодила?

– Запойная я, – без всякого стеснения пояснила Света, –целый год могу ни капли в рот не взять, даже не понюхаю, а потом срываюсь и пьювсе, что попадется… Ну а как нажрусь, сразу на подвиги тянет. Первый раз стеклов магазине разбила и велосипед из витрины увела, в 65-м было. Вот скажи намилость, зачем мне велик понадобился? Во-первых, на дворе декабрь стоял, аво-вторых, ездить на нем совсем не умею. Только стоил он рублей двести, самыйдорогой под руку попался, получилось хищение в особо крупных размерах и восемьлет. Отсидела, домой поехала, к Лениниду. Он, правда, не писал мне, посылок неслал, только муж ведь. Правда, по тем годам в столице таких, как я, непрописывали, за 101-й километр селили, но я все равно решила скатать и на всехпосмотреть. Заявилась по адресу, открывает дверь незнакомая баба и говорит:

«Ленинид на зоне, девочку добрые люди удочерили, ступай,откуда пришла. Теперь мы тут с дочкой прописаны. Вали колбаской по МалойСпасской.»

Злая такая, неприветливая. Я ее попросила: «Пусти хоть водыпопить, четыре дня в поезде на третьей полке ехала, только освободилась».

А она как рявкнет: «Убирайся, сейчас моя дочка из школыпридет, она посторонних боится!»

Света замолчала и принялась вдевать нитку в иголку. Я тожене произнесла ни слова. Значит, Раиса знала, что моя мать жива, но побояласьпоказать ребенка бывшей зэчке, решила уберечь меня от неприятностей.

– Ну я и ушла, – закончила Светка. – Добралась до первоговинного магазина и нажралась вдупель. Чего потом было, и не упомню. В милицииочнулась, в кармане справка об освобождении, а на столе у следователя протокол.Вроде я к какому-то мужику пристала с неприличным предложением, хотя отродясьпроституткой не была. Он со мной в подъезд зашел, а я у него в процессе кошелексперла и тут же у батареи спать легла. Он ментов привел, портмоне наподоконнике лежало, небось само выпало, только кто же мне поверит? Во-первых,пьяная, во-вторых, только из заключения. Опять посадили, девять лет дали.

– Много как!

– Времена суровые были, потом рецидив… Вышла я в 1982-м иуехала в Карлово, под Москвой это. Пристроилась швеей в ателье, клиентамиобросла, затем с Петром повстречалась. Пять лет прожили, хорошо было. Он менякрепко держал, однажды увидел, что к бутылке тянусь, так отметелил… Неделю впостели валялась да охала. Трое детей у нас народилось, думала, все наладилось.В городе почет и ув??жение. У меня знаешь какая клиентура была? Все женыначальства бегали и не боялись, что бывшая заключенная. По советским временам вмагазинах никаких тряпок не найти, а я из говна конфетку делала и браланедорого! Эх, жила, как сыр в масле, продуктов – полный холодильник, мы сПетром на машину копили.

Она опять замолчала.

– А дальше? – поторопила я ее.

– Дальше, – буркнула Света, – дальше ничего хорошего. ПоехалПетя в Москву и под электричку попал. Ну я на поминках и нажралась. Знала ведь,что нельзя мне водяру даже нюхать, и отказывалась сначала. Только народ знаешькакой! Давай приставать: опрокинь стопочку, чтобы Пете земля на том свете пухомбыла, проводи покойничка. Ну и уломали, развязала. Месяц квасила без продыху, апотом в драку ввязалась. Поверь, ничегошеньки не помню, вообще ничего, словноспала. Только в свалке мужика убили, а нож у меня в руке оказался. Вот четырнадцатьлет и мучилась на зоне. Иногда проснусь в бараке и плачу. Ну точно меняподставили, кто-то убил, а ножик мне подсунул. Я спереть могу, но убить неспособна. Вот выпустили, а идти некуда. Где дети, не знаю, искать надо.Вспомнила про Ленинида, понадеялась, поможет… Видишь, какая у меня жизньбестолковая, только и было счастья, что пять лет с Петей. Еще спасибо, Ленинидпризнал, мы с ним не разведены официально, вроде мужем и женой считаемся. Кабыне он, мне хоть в реку прыгай. И тебе спасибо, не побоялась к себе пустить.

Она аккуратно расправила вельвет рукой. Я не нашлась, чтосказать. В наступившей тишине стало слышно, как сопит спящая на диване Дюшка.

– Кристина прям пропала, – вздохнула Света, – пошла замашинкой и чисто провалилась.

Не успела она договорить, как дверь в гостиную распахнуласьи возникла Крися.

– Нашла машинку? – спросила я.