– Некоторые люди кладут ценности в пакет и засовывают вприпасы. Олег рассказывал, что теперь домушники первым делом лезут вморозильники и кухонные шкафчики. Раньше народ дорогие вещи в белье засовывал,а теперь в продукты.

Ритка продолжала всхлипывать.

– Делать что?

– Убирать. Надо выяснить, что пропало.

– Бедная я, бедная, – застонала Ритуся, – ну за что мнетакая беда? Это же неделю разбираться!

– Сначала в милицию позвони!

Рита принялась покорно нажимать на кнопки, но в отделениибыло все время занято. Милиция находится в соседнем доме, буквально в пятишагах, и я предложила:

– Лучше сбегай, быстрей получится!

Рита пробурчала:

– Мне краситься надо, вон вся тушь стекла, может, тысходишь?

Но я проявила твердость:

– Кого обокрали? У меня заявление не примут, давай, ступайживей, можешь не макияжиться, не на конкурс красоты идешь. А я пока крупу хотьзамету.

Рита ушла. Я принялась собирать пшено, гречку и рис.Внезапно зазвонил телефон. Трубки не было видно. Впрочем, в таком бардакенеудивительно потерять все. Раздался щелчок и голос Жоры:

– Привет, вы позвонили в квартиру Радько, сейчас никто неможет подойти, оставьте сообщение после звукового сигнала.

Повисла пауза, потом раздалось резкое пиканье и чужая, какая-тосдавленная речь:

– Кинуть решил? Не пришел к Лариске? Ну это ты зря. Имей ввиду, будет хуже, сам виноват. Верни дискету, срок до завтра. Если в полдень ееу меня не будет, лучше бы тебе не родиться. Квартиру-то отмой.

Я выронила совок, на который старательно заметаларассыпанное, и бросилась к автоответчику. Надо немедленно вытащить из негокассету и срочно ехать к Жоре в Склифосовского. Парень заставил меняпоклясться, что я ничего не расскажу Рите, не хочется его подводить, но ондолжен знать про угрозу. Где-то тут находится кнопочка, нажмешь на нее – ивыскакивает крохотная кассета, во всяком случае, у нас это так происходит.Сверху на аппарате виднелись две клавиши. Я ткнула в правую. В автоответчикезашуршало, затем раздалось бесстрастное:

– Память свободна.

От злости я чуть не шваркнула идиотский телефон об пол. Надоже, стерла сообщение.

Сразу уйти мне не удалось. Пришлось дожидаться Риту, а потомвыкручиваться из ее цепких пальцев.

– Ага, обещала помочь, а сама! – зудела соседка.

– Вечером приду.

– Так уже полдевятого.

– Значит, завтра.

– Вот, вечно так! Мне тут одной ковыряться, да еще с ментамиразговаривать! Сейчас приедут. Между прочим, спина болит, прямо отваливается!

Последние слова Ритка произнесла с глубокой обидой в голосе.Я хотела было напомнить ей, что мы не такие уж близкие подруги, чтобыпредъявлять мне претензии, но неожиданно сказала другое:

– Ты попроси Нинку из двенадцатой квартиры, она у людей полымоет, поможет тебе, уберет хоромы.

– Ага, так ей денег дать надо! Небось пятьдесят рублейвозьмет. Видишь, какая ты! Откуда у меня такие средства! Думала, ты поможешь.Ну куда бежишь? Ночь на дворе. Кстати, где твой Олег?

Я молча вытащила из кошелька голубую бумажку и протянулапротивной бабе.

– На, в качестве спонсорской помощи.

– А сотни не будет?

– Нет, только пятьдесят, не хочешь – не бери.

– Давай, – резко ответила Ритка и вырвала у меня из пальцевкупюру, – мало, конечно, да ладно.

К Институту Склифосовского я добралась около десяти вечера.Естественно, центральный вход был закрыт. На звонок выглянул секьюрити, окинулменя холодным взглядом и отрезал:

– Куда рвешься? Больные спят, посещения закончились.

– Пустите, пожалуйста, только с работы еду.

– Не положено.

Наверное, следовало сунуть ему рублей сто, но Риткаосновательно опустошила мой кошелек, поэтому я решила проникнуть внутрьбесплатно.

– Сделайте одолжение…

– Идите домой.

Я еще поныла несколько минут, но охранник был спокоен, какудав, и неприступен, словно иная галактика.

– Сказано – нет, значит, нет.

Внезапно дверь распахнулась, с улицы вбежала пара. Молодоймужчина и женщина лет сорока, они что-то показали дежурному, и тот не стал ихостанавливать.

– Ага, вон этих пустил…

– У этих пропуск на посещение в любое время.

– Где такой берут, я тоже хочу.

Охранник вздохнул.

– Дура ты, не дай бог эту бумажку от врача получить.

– Почему?

– Сама подумай, в каком случае ночью в больницу пускают!

Вымолвив последнюю фразу, он буквально вытолкал меня наулицу. Я спустилась по ступенькам и стала огибать большое здание. Сам дурак.Любая больница, кроме, пожалуй, косметической лечебницы, не бывает никогдазакрыта полностью, а уж Институт Склифосовского тем более. Как, скажите намилость, сюда попадают больные, а? Правильно, через приемное отделение. Вот тами дверь открыта, и народа полно.

Возле пандуса, по которому въезжали машины с красным крестом,и впрямь оказался незапертый подъезд. Правда, у двери стоял охранник, тожебдительно поинтересовавшийся:

– Вы куда?

Я сделала тревожное лицо:

– Маму сюда привезла только что, а я полис в машине забыла,вот, бегала за документом.

Охранник потерял ко мне всякий интерес, и я спокойно прошлавнутрь.

По обе стороны длинного коридора шли двери, тут и там сиделии лежали люди, их было довольно много, никто не остановил меня, когда я вошла вбольшой грузовой лифт, куда только что втолкнули каталку с несчастным парнем сосвежим гипсом на ноге.

В отделении стояла тишина. Больных не было видно, на постутосковала медсестра, читавшая журнал.

– Подскажите, Радько в какой палате?

– Посещения закончены.

Я оперлась на высокий прилавок и вздохнула.