– Ну почему? Мы так хотим! Умоляем, радинас! – нетерпеливо закричали девицы, бросаясь к Соловью. Они были уверены,что это он, Соловей, не позволяет им любоваться летными подвигами их кумира.

О.Разбойник прищурился и намеренно выдержалпаузу, ощущая, как Жикин обливается потом.

– Вообще-то не положено, но… хм… шут свами, только сидите тихо! И не забывайте считать перевертоны!

– Ах, спасибо, спасибо, добренький дядяСоловейчик! Вы нас и не заметите! Вы такая лапочка! Можно васпоцеловать? – воодушевились девицы и стали гроздьями повисать у Соловья нашее.

– Э! Позвольте вас перебить!.. Я несогласен! – вежливо сказал Жикин.

Девицы продолжали шуметь и целовать Соловья.

– Позвольте вас перебить! – повторилЖикин на тон выше.

Теперь в его голосе определенно слышалось, чтос куда большим удовольствием он перебил бы назойливых тараторок изкрупнокалиберного пулемета.

Девицы, не слушая, кинулись на трибуны,собираясь оттуда, как с насеста, любоваться Жорой. Расстроенный Жикин обреченнополез на швабру, собираясь разбиться вдребезги, однако был спасен от позорапоявлением Кати Лотковой и Демьяна Горьянова. Заметив, что внимание Соловьяпереключилось на них, Жикин торопливо взлетел и стал выписывать на швабребезобидные восьмерки, не имеющие ничего общего с мгновенным перевертоном, нозато вполне безопасные для формы его носа. Поклонницы, мало понимающие вмагическом пилотаже, были довольны и этим.

– Ах, какие перевертоны! Гроттерша делаетих иначе, а все потому, что не умеет! Нам сам Жорочка сказал! – восклицалиони.

Катя Лоткова несла за ручку пылесос «Грязюкс»,на ободе которого покачивалось множество амулетов и талисманов. За Лотковойугрюмо шествовал Демьян Горьянов. Вид у него был такой кислый, что трава, накоторую он ступал, желтела, а песок покрывался плесенью.

– Лоткова, а Лоткова! Дай я твой пылесоспонесу! – бубнил Горьянов.

– Ты его сглазишь! Свой неси! –упрямилась Катя.

– Не сглажу! Дай!

– Слушай, Демьян, остынь! Ты и незахочешь сглазить, а сглазишь! И вообще, ты улыбаться когда-нибудь пробовал?

Горьянов вздохнул.

– А то! Пробовал. Пятнадцатого числапрошлого месяца.

– Серьезно? Что это на тебя нашло?

– Сам не знаю. Что-то шло-шло и менянашло. Вышел я в парк, посмотрел на небо и подумал: какое фиговое небо! Исолнце тупое, мутное! Потом я посмотрел на траву и подумал: какая идиотскаятрава!.. И тут меня осенило: наверняка в этот дурацкий день кто-нибудь где-нибудьпомрет! И тут мне стало смешно, хорошо, и я улыбнулся. Даже не простоулыбнулся. Я ржал, как безумный, целых полчаса!

Катя остановилась.

– Постой! Когда это было? Это не тогдавода в пруду завоняла, пошел черный дождь и чайки на побережье сдохли?

Горьянов обиженно заморгал.

– Если ты все знаешь, Лоткова, зачемспрашиваешь? Так дашь свой пылесос нести или нет?

– Ты угадал. «Или нет», – сказалаКатя.

Почти сразу за Лотковой и Демьяном прибылСемь-Пень-Дыр. Он был рассеян и пребывал в размышлениях по поводу финансовыхкомбинаций.

«Как бы мне ухитриться получать долг спроцентами раньше, чем я даю деньги? То есть, скажем, вы хотите занять у менячетыре зеленые мозоли. Отлично! Вы отдаете мне сегодня четыре плюс две мозолисверху. Итого шесть. А уже завтра… ну в крайнем случае послезавтра я даю вам течетыре, которые вы хотели занять… Или, скажем, другая схема, более рабочая… Изчетырех мозолей, которые вы просите в долг, я сразу вычитаю две мозоли своихпроцентов. Итого: две даю на руки и еще четыре – долг», – плотоядноразмышлял Семь-Пень-Дыр.

– Эй, банковский деятель, кончай мечтать!Мечталка поломается от перегрузки! – крикнул ему кто-то.

Семь-Пень-Дыр сердито обернулся. В десяткеметров за ним шел Баб-Ягун, тащивший, кроме своего пылесоса, еще и контрабасТани.

– А ты не подзеркаливай, папочка своейбабуси! О чем хочу, о том мечтаю! – огрызнулся Семь-Пень-Дыр.

– Ну мечтай! Мечты вообще самое светлое,что есть у человека, а ты их опошляешь, – сказал Ягун.

Таня приотстала, заинтересовавшись поведениемИскристого, который выдыхал пламя короткими струями, похожими на огненныеплевки. Такая система обстрела гораздо эффективнее, чем быстро угасающий«огненный вал», на который дракон в несколько секунд тратил все дыхание ивынужден был широко распахивать пасть для очередного вдоха. В режиме «огненныхплевков» обстрел – хотя менее интенсивный – велся постоянно, пасть же драконаоставалась закрытой и недосягаемой для мяча. Искристый определенно делал успехии вообще, как боевой дракон, был гораздо опаснее своего сильного, ноглуповатого братца Ртутного.

– Ишь, как странно раскладывается колода!К Искристому отошел весь ум Гоярына, а к Ртутному его мощь! Нет чтобы к одномуи все вместе! Такой бы славный дракон получился, хоть против сборной Вечностиего выставляй! – вслух подумал Соловей О.Разбойник, который, как и Таня,внимательно наблюдал за молодыми драконами.

Рита Шито-Крыто и здесь оказалась в своемрепертуаре. Поленившись идти пешком, она материализовалась в воздухе передносом у оцепеневшего от такой наглости Ртутного. Пока глуповатый драконсоображал, проглотить ли ему Риту целиком или частично, Шито-Крыто ловкоспикировала на своей гитаре с прицепом и спрыгнула на песок рядом с СоловьемО.Разбойником.

– Мое почтение тренерскомусоставу! – сказала она.

Соловей неодобрительно зыркнул на нее своимединственным глазом.

– Ритка, попомни мои слова! Привычка ктелепортации никого еще не доводила до добра! Когда-нибудь, телепортировав, тыобнаружишь, что вокруг тебя сплошная скала или океанские глубины…

– Что я, не знаю, где океан? –возразила Ритка.

– Хорошо, даже не океан. Достаточнослучайно материализоваться в том месте, где пролетает птица. Ты не первый маг,сгинувший подобным образом!

– Я очень осторожна! Со мной такого неслучится! – сказала Рита.

– Надо же какое совпадение! Три четвертиобитателей Потустороннего Мира, попавших туда раньше срока, были оченьосторожны! Крайне осторожны! – едко произнес Соловей.