Волоча за хвост тяжеленное чучело крокодила,на поле появилась маленькая, но сосредоточенная Маша Феклищева – единственнаядевчонка, которая, подходя по возрасту юношеской сборной, играла во взрослой.Соловей связывал с ней большие надежды, хотя вслух высказывал это толькоТарараху. С Машей же, следуя своему правилу не перехваливать, был суров ипридирался к ней больше, чем к остальным.

– Молодец Феклищева! Роста ноль, рукислабые, очки как лупы, зато отваги вагон и драконов чувствует как родных! Ещебы ей ощущение полета, как у Таньки, – цены б девахе не было! –говорил он питекантропу.

– Так ты потому ее на этого норовистогокрокодила посадил? Ее ж на нем и не видно! – ухмылялся Тарарах.

– То-то и оно, что поэтому. Пускайпомучается. Научится с крокодилом управляться – потом на пылесосе ей вообщеделать нечего будет, – кивал Соловей.

Последней на тренировку пришла Лиза Зализина,державшая под мышкой часы с кукушкой.

– Здравствуй, Танечка! Здравствуй,Танюсечка! Как ты спала ночью? Мягкая ли была подушечка? А одеяльце? ШторкиЧерные тебя не душили? – спросила она приторным голосом.

– Зализина, не устраивай истерику! –буркнула Таня.

– Какая истерика? Ты что, бредишь?.. Япросто сказала: здравствуй, солнышко! Здравствуй, золотце! Здравствуй, кисочка!Как тебе Ванечка Валялкин? Совсем ты его заела, дрянь такая, или толькособираешься?

В тоне Зализиной появилось нечто маниакальное.Взгляд ее буравил Таню с такой ненавистью, что у Гроттер кишки по часовойстрелке закручивались.

– Лиза, сделай мне большое человеческоеодолжение! Отойди от Гроттер шагов на десять! – велел Соловей О.Разбойник.

Лиза неохотно подчинилась, на прощание одаривТаню еще одним красноречивым взглядом.

– Странное дело, как сильно эти девчонкиухитряются друг друга ненавидеть! Прям песок от ненависти плавится! Вот я,например, Горьянова тоже терпеть не могу, но чтобы так, как Зализина Таньку! Япрост как табуретка! Подрался – помирился, вот и весь разговор! На такуюненависть у меня и батареек бы не хватило! – сказал Жикину, который давноуже опустился на поле, Баб-Ягун.

– О дочери Евы! Коварство имя вам! Я быскорее согласился родиться в следующей жизни гремучей змеей, чемдевчонкой! – понимающе проговорил Жора и закатил глаза.

– Змеей, говоришь? И не надейся! Змеейбуду я. А ты, Жика, в следующей жизни родишься горным бараном! Или, точнее,козлом! Винторогим! – сказала Рита Шито-Крыто, внезапно возникая рядом итаинственно наклоняясь к Жикину.

– Ты что, подслушивала? Почемукозлом? – не включился Жора.

– Они такие же самовлюбленныеболваны! – сказала Шито-Крыто и удалилась в своей непредсказуемой манере.

Жикин проводил ее задумчивым взглядом.

– Блин, злопамятность какая! Ну не хотеля тогда на свидание опаздывать. Случайно так вышло! – буркнул он.

* * *

Тренировка была просто чудовищно сложной.Соловей принадлежал к той породе беспокойных тренеров, которые пребывают всостоянии вечного эксперимента так же, как иные лопухоиды находятся в состояниинепрерывного гриппа. Он разбил команду на тактические пары и заставил выполнятьсложные фигуры, отдавая пас в высшей, непредсказуемой для противника точкетраектории. Сначала ни у кого ничего не получалось. Даже у Тани мяч летелсовсем не туда, когда она бросала его в той самой высшей, замирающей точке.Встречный ветер не пускал из груди дыхание, от скорости трибуны смазывались, аполе внизу казалось не крупнее ладони. К тому же нередко мяч приходилосьотсылать в положении, когда во время мертвой петли небо и земля коварноменялись местами и соскальзывающие колени едва держались за контрабас.

Сердитому Демьяну Горьянову, которого Соловей потуманным для Тани причинам назначил ей в напарники, всякий раз приходилосьгнаться за ускользнувшим мячом непонятно куда.

– Гроттер, ты вообще в состоянии хотькуда-нибудь попасть? Тебе очки выписать? Ты не стесняйся, скажи! – вопилГорьянов.

Под конец Таня сообразила, что делает ошибку,пытаясь бросить мяч. В высшей точке траектории мяч следовало просто ронять,придавая ему направление и добавляя заклинание заговоренного паса.

– Труллис-запуллис! – шепнула она и,проверяя свое предположение, совсем без силы пустила пламягасительный мяч внаправлении Горьянова.

Попала она или нет, она не видела. Таня толькоосознала, что мяч куда-то просвистел, а в следующую секунду ей уже пришлосьвыходить из виража. Когда небо с землей вновь послушно встали на свои места,Таня обнаружила, что Горьянова в воздухе нет. Удивленная, она снизилась.Демьян, зеленый от злости, медленно покачивался на платке-парашюте, а из песканадгробным памятником торчала труба его пылесоса.

– Ну как тебе пас? – подлетая,спросила Таня у Горьянова.

Демьян молча отвернулся, а вскоре, откопавпылесос, попросил Соловья больше не ставить его в пару с этой психованной.

– А с кем тебя поставить? Хочешь сФеклищевой? – с издевкой предложил Соловей.

– Только не с Машкой! У нее крокодилкакой-то неадекватный. Я ему не нравлюсь! Лучше уж с Лотковой! – смечтательным блеском в глазах сказал Горьянов.

– Ага. Чтоб у нее русалочья чешуя впылесосе протухла! Горьянов, держись от Катьки подальше, если не хочешь, чтобытвоя фамилия стала говорящей! – заявил Баб-Ягун.

– Ой, как страшно! У меня коленки отстраха стучат! – сказал Горьянов, однако к идее работать в паре с Лотковойбольше не возвращался.

Завершилась тренировка небольшой игрой –старая команда Тибидохса сражалась против новой. Играли по упрощенным правилам.Каждый мяч засчитывали по одному очку, а магия мячей была сильно ослаблена изопасения повредить молодым драконам. Чтобы хоть как-то уравновесить силы,Соловей отдал старой команде бестолкового Ртутного, глотавшего мячи просто отжадности, воротами же юношеской сделал сообразительного Искристого.