Мраморные стены и сводчатые потолки отражали и еще большеусиливали и без того мощный голос Лестата.

Убивайте нас, братья мои и сестры,

Война в самом разгаре.

Вы должны понимать то, что вы видите,

Когда вы видите меня.

Он медленно втянул в себя воздух, чтобы выровнять дыхание.Ни звука. Слышна была только музыка, постепенно она затихла и смениласьнеразборчивым звучанием человеческой речи. Посторонних здесь не было. В этом онбыл уверен. Присутствие чужих он почувствовал бы сразу. В убежище не проникникто. Его инстинкт безошибочно свидетельствовал об этом.

Неожиданно он почувствовал сильную боль в груди. Лицу сталожарко. Факт весьма многозначительный.

Пройдя через отделанные мрамором помещения, он остановилсяперед дверью алькова. Неужели он в эти мгновения молился? Или рисовал в своемвоображении возможные картины? Он точно знал, что именно сейчас увидит: Тех,Кого Следует Оберегать, по-прежнему сидящих на своих местах в неизменныхпозах, – таких, какими он видел их всегда. Что же касается открытыхдверей, то вскоре найдется вполне обыденное объяснение – короткое замыкание,вышедший из строя предохранитель или нечто в том же роде.

Внезапно он ощутил – не страх, а инстинктивное предчувствие,какое возникает у юного мистика в преддверии готового явиться ему видения, какбудто он вот-вот узрит живого Бога или кровавые язвы на собственных руках.

Вдруг успокоившись, он переступил порог святилища.

В первый момент он ничего не заметил. Перед его глазами былата самая картина, которую он и ожидал увидеть: длинное помещение, наполненноедеревьями и цветами, каменная скамья, служившая троном, а за ней – огромныйэкран телевизора, на котором видны были чьи-то глаза, рты и с которогодоносился вызванный неизвестно чем смех. И вдруг до него дошло: на тронеоставалась только одна фигура! И эта фигура была практически совсем прозрачной!Яркие, красочные лучи стоявшего в отдалении телевизионного экрана проходилипрямо через нее.

«Нет! Этого не может быть! Вглядись повнимательнее, Мариус!Даже ты не застрахован от ошибок в своих чувствах и ощущениях!» Подобно самомуобыкновенному смертному в момент сильного волнения, он схватился руками заголову и крепко сжал ее, словно пытаясь таким образом избавиться от наваждения.

Он всмотрелся в спину Энкила, который, за исключениемпо-прежнему черных волос, превратился в некую статую из матового стекла, и видел,как сквозь нее, слегка преломляясь, свободно проникали слабые разноцветныелучи. В неровных вспышках света фигура Энкила неожиданно засияла, превратившисьв источник слабых пляшущих лучиков.

Мариус потряс головой. Нет! Невозможно! Он встряхнулся всемтелом.

– Все в порядке, Мариус, – прошептал он. – Неспеши.

Десятки неясных подозрений роились в его мозгу. Кто-топриходил сюда, кто-то более могущественный и древний, чем он. Кто-то узнал, гдеон скрывает Тех, Кого Следует Оберегать, и совершил нечто невообразимое! И вовсем виноват Лестат! Лестат! Это он открыл тайну всему миру!

Колени его подгибались и дрожали. Подумать только! Он такдавно не испытывал подобной человеческой слабости, что совершенно забыл о том,что такое может быть. Он медленно вытащил из кармана полотняный носовой платоки стер со лба выступивший тонким слоем кровавый пот. После этого он направилсяк трону и обошел его таким образом, чтобы оказаться лицом к лицу с царем.

Черные волосы Энкила длинными тонкими прядями спускались доплеч – точно так же, как это было в течение последних двух тысячелетий. Широкийзолотой воротник ровно лежал на его гладкой, безволосой груди, складкиполотняной юбки оставались безукоризненными, неподвижные пальцы по-прежнемуукрашали перстни.

Но тело его было словно стеклянное! И совершенно пустое!Даже огромные сияющие глаза были прозрачны, на месте зрачков виднелись толькотемные круги. «Нет, не спеши! Осмотри все как следует! Вот, видишь? Видны ещекости скелета, пришедшие в такое же состояние, что и плоть. Но они остались наместе, так же как и ясно видимые извилистые вены и артерии и нечто похожее налегкие. Но все это стало совершенно прозрачным! Все словно создано из одного итого же материала! Но что же с ним сделали?»

А в сидевшем перед ним существе продолжали происходитьизменения. Прямо на глазах Мариуса тело теряло свою молочную консистенцию. Онословно высыхало и становилось все прозрачнее и прозрачнее.

Он осторожно дотронулся до него. Нет, это не молоко, скореепохоже на скорлупу.

Однако столь необдуманный жест сокрушил сидевшую перед нимфигуру. Тело покачнулось и рухнуло на мраморные плиты пола. Взгляд широкооткрытых глаз оставался неподвижным, конечности напряженно застыли в прежнемположении. Раздавшийся звук походил на шорох севшего на пол насекомого.

Шевелились только его волосы. Его мягкие черные волосы. Но иони менялись на глазах – они начали рассыпаться на мельчайшие частички, наблестящие крохотные лучинки. Прохладный ветерок, создаваемый вентиляционнымисистемами, сдувал и уносил их словно соломинки. На горле он увидел две едвазаметные ранки. Они не успели зажить, как это немедленно случилось бы прежде,ибо сейчас вся целительная кровь покинула тело.

– Кто осмелился совершить такое? – прошептал онвслух и крепко сжал в кулак правую руку, словно стараясь таким образомудержаться от громкого крика и слез. – Кто посмел выпить из него жизнь досамой последней капли?

В том, что лежавшее перед ним существо было мертво, сомненийне оставалось. Но о чем же говорило столь страшное зрелище?

Наш царь, наш Отец мертв. Но я все еще жив! Я продолжаюдышать! А это может означать лишь одно: первородная власть, первоначальноемогущество принадлежат ей! Она получила их первой и все это время хранила всебе! А теперь кто-то ее похитил!

Нужно тщательно осмотреть все помещение! Нужно осмотреть всежилище! Однако это были не более чем безумные, отчаянные мысли. Никто не могпроникнуть сюда – в этом он был совершенно уверен. Подобное могло совершитьтолько одно создание! Только ему было известно, что такое вообще возможно.

Он продолжал стоять совершенно неподвижно и не отводил глазот лежавшей на полу фигуры, наблюдая, как она постепенно теряет последниеостатки вещественности и становится совсем прозрачной. И если кто-то вообщедолжен был оплакивать это существо, то этим плакальщиком, несомненно, долженбыть он. Оно ушло от него навеки, ушло вместе со всем тем, что было емуизвестно, чему оно когда-либо было свидетелем. Еще один нашел свой конец.Способность осознать и принять это оказалась за пределами его возможностей.

Он почувствовал вдруг чье-то присутствие. Кто-то вышел изтени алькова, и он отчетливо ощущал на себе пристальный взгляд.