Однако прав ли он был в своем утверждении, когда говорилтому юнцу в баре о том, что никто не в силах уничтожить принца Проклятых?Все-таки это явное преувеличение. Пустая декларация. А правда состоит в том,что любой из них так или иначе может быть уничтожен… И конечно же, даже Те,Кого Следует Оберегать… В этом нет никаких сомнений.

Они все, конечно, очень слабые, эти неоперившиеся юнцы,«Дети Тьмы», как они себя называют. От того, что их становится все больше ибольше, силы их отнюдь не увеличиваются. Но старые вампиры – это совсем другоедело. Ах, если бы Лестат не упомянул хотя бы имена Маэла и Пандоры! Но разве несуществуют и еще более старые представители рода пьющих кровь, о которых дажеон сам ничего не знает? Он вспомнил о предостережении, начертанном на стене:«…древние существа… откликнутся на его призывы и медленно двинутся сюда…»

Ему вдруг стало холодно… хотя на какое-то мгновениепоказалось, что он видит перед собой джунгли – зеленые и зловонные, окутанныенездоровым и душным теплом. Однако видение исчезло так же внезапно, как ивозникло, не оставив никаких объяснений, подобно тому как появлялись и исчезалимногие сигналы и предупреждения, получаемые им прежде. Он уже давным-давнонаучился заглушать несмолкающий поток голосов и заслоняться от бесконечнойчереды образов, которые возникали в его голове благодаря силе его разума. И всеже время от времени нечто неистовое и отчаянное, словно громкий крик,неожиданно прорывалось сквозь все поставленные им заслоны.

Как бы то ни было, он провел в этом городе слишком многовремени. А ведь ему казалось, что он не намерен, что бы ни случилось,вмешиваться в ход событий. Он вдруг рассердился на себя за неуместноепроявление чувств, за свою слабость. Ему захотелось оказаться дома. Слишкомдолго он находился вдали от Тех, Кого Следует Оберегать.

А сейчас ему нравилось наблюдать за оживленным потокомлюдей, за несущимися плотной вереницей по мостовой сияющими автомобилями. Егоне раздражал даже полный ядовитых паров воздух большого города. Он был ничутьне отвратительнее, чем воздух древних Афин, Антиохии или Рима, где повсюду,куда ни взгляни, лежали кучи отбросов и все вокруг было пропитано мерзкимзапахом голода и болезней. Нет, ему все-таки очень нравились чистенькие городаКалифорнии с их выкрашенными в пастельные тона домами. Он готов был вечнобродить среди их ясноглазых и вечно куда-то спешащих обитателей.

Однако ему пора возвращаться домой. Концерт состоится ужесовсем скоро, и тогда, если он захочет, он сможет встретиться с Лестатом… Какэто чудесно – не знать в точности, что станешь делать в ближайшее время, небыть более осведомленным, чем те, остальные, которые даже не верят в то, что тысуществуешь на самом деле!

Он пересек Кастро-стрит и быстрым шагом двинулся по широкомутротуару Маркет-стрит. Ветер стих, и воздух стал, можно сказать, теплым. Он ещеускорил шаги и даже стал насвистывать что-то себе под нос, как это делал Луи.На душе у него было хорошо. Он чувствовал себя человеком. Перед дверьюмагазина, в котором продавались телевизоры и радиотехника, он остановился. Совсех экранов – больших и маленьких – на него смотрело лицо Лестата.

Звук был приглушен, он прятался где-то внутри приборов.Немое изображение, представление, состоявшее только из жестов и движений,вызвало у него улыбку. Надо будет, конечно, постараться купить все, что нужно,и послушать. Однако разве не удовольствие сама по себе возможность видеть всеэти ужимки принца Проклятых, наблюдать, как он кривляется и дергается влишенном милосердия безмолвии?

Камера отъехала назад, и фигура Лестата, играющего наскрипке и словно бы стоящего в пустоте, стала видна в полный рост. Время отвремени вокруг него смыкалась полная звезд тьма. И вдруг, словно вход всвятилище Тех, Кого Следует Оберегать, распахнулись створки дверей – да, этобыло именно так! И взору зрителей предстали Акаша и Энкил, точнее,загримированные под них актеры – пара египтян с белоснежной кожей, длиннымичерными шелковистыми волосами и множеством сверкающих драгоценных украшений.

Ну конечно! Почему он сам не подумал о том, что Лестатпредставит все именно таким образом – зрелище было поистине завораживающим. Онподался вперед и прислушался. До него донесся голос Лестата, и он смогразобрать слова:

Акаша! Энкил!

Храните ваши тайны!

Храните молчание!

Это лучше, чем открыть правду!

Скрипач закрыл глаза и полностью отдался во власть музыки. Ив этот момент Акаша медленно поднялась со своего трона. Скрипка выпала из рукЛестата. Словно в замедленном танце, она вскинула руки и обняла Лестата, потомпривлекла его к себе и склонилась над ним, чтобы напиться его крови,одновременно прижимая его зубы к своей шее.

Все это выглядело намного лучше, чем он мог себевообразить, – умно и с большим искусством. Теперь ожила фигура Энкила – онпробудился от сна, и движения его напоминали движения механической куклы. Онвышел вперед, чтобы вернуть свою царицу, и отшвырнул Лестата так, что тотрухнул на пол. На этом фильм закончился. Спасение Лестата Мариусом в него невошло.

– Что ж, стало быть, мне не суждено стать телевизионнойзнаменитостью, – тихо прошептал он и едва заметно улыбнулся. Он направилсяк входу в полутемный магазин.

Молодая девушка ждала его возле двери, чтобы впуститьвнутрь. В руках у нее была черная пластмассовая видеокассета.

– Здесь все двенадцать, – сказала она. У девушкибыли гладкая темная кожа и большие карие глаза с поволокой. В серебряномбраслете на ее запястье играли блики света. Он не мог отвести от нее взгляд.Она с благодарностью взяла деньги и даже не пересчитала их. – Они гонялиих не меньше чем по дюжине каналов, и мне удалось записать все. Я закончилатолько вчера днем.

– Вы прекрасно справились с работой, – ответилон, – и я вам очень благодарен. – С этими словами он вытащил ещепачку банкнот.

– Пустяки, – сказала она, явно не желая брать снего дополнительную плату.

«Ты должна их взять».

Пожав плечами, девушка взяла деньги и положила в карман.

«Пустяки» – ему очень нравились эти красноречивые и меткиесовременные словечки. Ему нравилось, как всколыхнулась ее упругая грудь, когдаона пожимала плечами, как слегка качнулись ее бедра под одеждой из какой-тогрубой хлопчатобумажной ткани, в которой она казалась еще более изящной ихрупкой. Она напоминала ему распустившийся цветок. Когда девушка открыла передним дверь, он не удержался и прикоснулся рукой к мягкой гриве ее каштановыхволос. Даже и помыслить нельзя о том, чтобы напиться крови того, кто оказалтебе услугу, существа столь невинного, как эта девушка. Нет, он не сделаетэтого! И тем не менее он повернул ее к себе лицом, и рука его скользнула вверхпо волосам, а затянутые в перчатки пальцы обхватили ее голову сзади.