Олег пил сок неспешно, тоже наблюдал за Мраком. Смотрел вдругую сторону, но наблюдал. С недавнего времени он мог прекрасно видеть и всето, что за спиной. Мрак остался Мраком… Добротный, надежный, открытый. Стоитпосмотреть на особняк, да за сто верст любой скажет, что он принадлежит Мраку.А обстановка? Широкая дубовая лестница, будто по ней по четверо в рядвзад-вперед ходят слоны, массивный стол, за которым они сейчас, дубовые стулья,их не всякий поднимет… Если зайти в комнаты, то голову наотрез, что вездекровати сделаны на заказ, все из мореного дуба, мебель не допотопная, ноумеренно консервативная, тоже надежная, из тех, что живет века, переходит изпоколения в поколение, хранит инициалы прадедушки, когда тот был еще ребенком…

— Есть хочешь? — спросил Мрак внезапно.

— Давай, — безучастно ответил Олег.

Мрак посмотрел с подозрением, но взгляд Олега был совершенносерьезным. Мрак двинул плечами. По его сигналу снова появилась Каролина, быстрои проворно начала перетаскивать из кухни на широкий стол сперва жареное мясо,потом горы винограда.

— Узнаешь? — спросил Мрак с хмурымудовлетворением.

Олег не отвечал, он опустошал тарелки, как лесной пожар.Мрак удивленно покачал головой, хотел спросить, куда же столько влезает,вспомнил, как Олег поглощал в ресторане, смолчал, но, когда Олег, закончив смясом, принялся за фрукты, сказал с упреком:

— Ну и жрешь… Этот же виноград двести рублей за кило!…А настоящий бурбон кто ж стаканами, как Петька с Василием Ивановичем? Ты б ещеиз горла, дикарь!… На такую крокодилу не напасешься. В прошлый раз ты песок ел!Хошь, песка принесу? У меня песка хоть анусом жри. И недорого: бутылка водки —самосвал, бутылка водки — самосвал… Со стройки воровали…

Олег смел со стола все, к радостному ужасу обомлевшейКаролины. И наконец, разохотившись, хотел было облизать тарелку, но задумался оВысоком и попросту сгрыз ее, не заметив.

Мрак уважительно покачал головой. Сгрызть и он сможет, нопереварить…

— Рыба для костей, — сказал он, — яблоки длякрови, капуста для давления… или от давления, а фарфор для чего?

Олег медленно поднял голову. В зеленых глазах вспыхнул намиг нещадный блеск, тут же погас, но Мрак некоторое время чувствовал себя так,словно из яркого солнечного мира попал в полутемную комнату.

— Для меня, — ответил Олег.

— Для меня, Мрак. Мрак с холодком вдоль спины увиделоскаленные зубы волхва, где клыки удлинились, острые, как ножи, зловещеизогнулись, а потом, будто спохватившись, вернулись в прежнее, человеческое.

— Ты не понимаешь, — проговорил Олег глухо.

— Я всю жизнь — помнишь?…

— всю жизнь стремился видеть мир, какой он есть… но воттеперь, когда в самом деле увидел, как страус прячу голову в песок!… Я убеждаюсебя, внушаю себе, что мир таков, каким его видишь… ты!

Он выплюнул последние слова, как оскорбление. Мрак поежился.Мир вокруг него плотный, неподвижный, солидный. Если сильно топнуть ногой, тоскорее отобьешь подошву, чем провалишься через какие-то пустоты между атомами.

— Да ладно тебе, — сказал он.

— Гулять так гулять!… Доедай и виноград. Не осталось?Жри и тарелку подвиноградную. Правда, четыреста гривен, подумать только! Кудамир катится с такими ценами, но для друга чем не пожертвуешь?… Хотя, конечно,если для тебя все равно, песок или жареную курицу, то я пошлю за песочком! Исовочек дам. Или тебе лопату?

Олег вздрогнул, слишком часто уходит в себя, спросилнепонимающе:

— Лопату? Зачем?

— А, — сказал Мрак понимающе, — она тебе безнадобности! Ты можешь сесть на песочек и есть, есть, есть… прямо тем местом…Э-э-й, ты чего уставился… вот так?

Губы волхва с усилием раздвинулись.

— Я? — переспросил он.

— Я… ничего. Просто посмотрел.

— Нет, — сказал Мрак настойчиво, — что-тослучилось. У тебя такая морда, такая…

— Да все в порядке, — ответил Олег. Он был бледен,губы подрагивали. Мрак заметил, что руки у него трясутся.

— Мрак, мне хреново.

— Может, водички?… Или сразу ампутацию?

— Да иди ты…

— Но что случилось?

— Да перестань дергаться. Просто страшно, Мрак.

— Я это слышу от тебя сто раз в день.

— Но мне в самом деле… Эх, почему не тебя пихнутьвпереди себя!

— На минное поле?

— Сам же говорил, что у тебя шкура толстая. Мрак, всерассыпалось, нет ничего твердого, незыблемого. Все относительно, нет критериев,нет ничего… Я просто посмотрел на тебя… в инфракрасном. Только и всего! Сампонимаешь, я увидел совсем не то, что вижу обычным зрением. Но кто сказал, чтоя раньше видел правильно?… А почему ты на самом деле не таков, каким я тебяувидел сейчас?… Более того, я посмотрел в ультрафиолете, потом — врентгеновских лучах. Нет, вовсе не скелет увидел… хотя и скелет тоже. Оченькрасиво, кстати. Вся эта розовая плоть вокруг костей, таинственный туманхрящей, едва заметные нити нервов, схлопывающееся и раздувающееся, как жаба,сердце, пена легких… Возможно, такой твой видок самый правильный. А я многотысяч лет видел тебя… как видят какие-нибудь козы!

Мрак проворчал:

— Ладно, не хвастайся. Когда-нибудь и я тебя увижу…

иным. Тогда и посмеюсь.

— Увидь, Мрак, — сказал Олег серьезно.

— Пока не посмотришь на меня, на мир, на все вокругиначе… ты не перестанешь быть прикованным и скованным. А когда увидишь… то этопервый шаг к тому, чтобы протянуть руку и взять. А оно, на удивление, близко!…Только мы всю жизнь даже не понимаем, на что смотреть.

Мрак пробурчал:

— Протянуть руку, а потом протянуть ноги?… Ладно, неоправдывайся. Из тебя хреновый оправдыватель, а оправдывальщик и того круче.Олег, а если бы понимали, тогда что? Вон все понимают, что Земля вокруг Солнца,но всякий видит, что Земля — это неподвижная твердь, что она в центре всего насвете, а крохотное Солнце встает из-за края неподвижной Земли и потомопускается за другой край неподвижной и несдвигаемой! Это ты хотел провякать,но только умными словесами, аки Баян вещий? Ты что-то стал повторяться, какстарая пластинка.

— Это, — сказал Олег. Он вздрогнул.

— Тебе — не знаю, но мне страшно представить… непонять, а именно представить, что Земля вокруг Солнца, а не наоборот. А когда япытаюсь представить себя, из чего состою я сам, то, стыдно признаться, у менядважды темнело в глазах, а сердце останавливалось…

Мрак спросил с интересом:

— Тебе в самом деле все еще бывает стыдно… после всеготого, что натворил за эти годы? Или просто фигура речи?