Убить ее,— подумала Одетта, но поняла, что не сможет.

Она не могла убить эту ведьму и выжить сама, точно так же,как и эта отвратительная деваха не могла просто так убить ее и спокойненькожить себе дальше. Они могут лишь задушить друг друга, пока Эдди и тот(Роланд/Гнусный Мужик) кто позвал их из-за двери, погибают там, у воды,пожираемые заживо. Но это будет конец для всех. Однако она могла еще(любовь/ненависть) отступиться.

Одетта отняла руки от горла Детты, хотя та продолжалаостервенело душить ее, перекрывая дыхание. Вместо того, чтобы душить своюпротивницу, она обняла ее.

— Нет уж, сука!— завопила Детта, но в этом истошном крикесмешались и ненависть, и благодарность. — Нет, оставь меня, слышишь, оставьменя…

У Одетты не было уже голоса, чтобы ответить. Когда Роландотпихнул ногой первого омара, а второй уже подбирался, навострившись цапнутьЭдди за руку, она сумела лишь прошептать этой ведьме в ухо:

— Я люблю тебя.

Руки сжались еще сильнее смертоносной петлей… и вдругобмякли.

Исчезли.

У нее снова возникло такое чувство, как будто еевыворачивает наизнанку… а потом вдруг — о радость! — она стала единой. Цельной.В первый раз с того дня, когда выродок по имени Джек Морт бросил кирпич наголову маленькой девочки, которая оказалась на этой улице лишь потому, чтобелый таксист уехал, не пожелав подвозить негритосов (а отец ее из гордости незахотел еще раз попробовать вызвать машину, опасаясь повторного отказа), онастала единой. Она: Одетта Холмс. Но другая..?

— Шевелись, сука!— завопила Детта… но это был ее собственныйголос: они с Деттой слились воедино. Сначала она была одна, потом их сталодвое, а теперь стрелок «извлек» из нее третью женщину.— Шевелись, иначе ихсожрут!

Она глянула на патроны. Нет, времени у нее нет. Пока онабудет перезаряжать револьвер, все будет кончено. Оставалось только надеяться.

Но что еще можно сделать? — спросила она себя и взялась заоружие.

И вдруг ее темнокожие руки сотряс громовой удар.

17

Омарообразная тварь нависла прямо над лицом Эдди — в еевыпученных мертвых глазах поблескивали жуткие искорки какой-то отвратительнойжизни. Клешня потянулась к лицу.

— Дод-а-…— начало было чудовище и вдруг разлетелось намелкие кусочки.

Роланд заметил, как чудище подбирается к его левой руке, иподумал еще с мрачным юмором: Вот и другая рука… и вдруг омарообразная тварьпревратилась в ошметки панциря и зеленоватых внутренностей, разлетевшиеся вовсе стороны.

Он обернулся и увидел женщину потрясающей красоты. От еебешеной ярости замирало сердце.

— НУ ДАВАЙТЕ, МУДОФЕЛЫ,— кричала она.— ДАВАЙТЕ—ДАВАЙТЕ.ТОЛЬКО ПОПРОБУЙТЕ К НИМ ПОДПОЛЗТИ! Я ВАМ ТАК СТРЕЛЬНУ, ЧТО ПУЧЕГЛАЗЫЕ ВАШИЗЕНКИ ПОВЫЛЕТЯТ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЦУ!

Она разнесла на куски и третьего омара, который проворноподбирался к расставленным ногам Эдди, желая не только им подзакусить, нозаодно и лишить его мужского достоинства. Омара смело, как фишку для блошек.

Роланд давно уже подозревал, что эти твари наделенызачатками интеллекта, теперь его подозрения подтвердились.

Остальные омары поспешили отступить.

Очередной выстрел не получился, вышла осечка, но затоследующим она разнесла на куски еще одного из ретирующихся чудищ.

Остальные еще быстрей припустили к воде. Похоже, у нихпропал аппетит.

А Эдди тем временем задыхался.

Роланд пытался как-то ослабить веревку, глубоко врезавшуюсяв шею Эдди. Багровое его лицо постепенно чернело. Он еще боролся, но все слабееи слабее.

Но тут руки Роланда оттолкнули руки, которые посильнее.

— Я сама о нем позабочусь.

В руке у него был нож… его нож.

О чем позаботишься?— подумал Роланд, уже теряя сознание. —Очем ты сейчас позаботишься, когда мы оба у тебя в руках?

— Кто ты? — успел еще выдавить он, погружаясь во тьму, чточернее, чем ночь.

— Я — это как бы трое, — услышал он ее голос, как будто ондолетал до него с края глубокого колодца, куда он падал. — Я не одна, а триженщины. Та, кем я была сначала. Та, кто не имела права быть, но была. И та,кого ты спас. Спасибо тебе, стрелок.

Она поцеловала его, он еще это почувствовал, а потом надолгоуже погрузился во тьму, где не было никаких чувств.

1

В первый раз за столь долгое время — за тысячу лет, какпоказалось Роланду — он не думал о Темной Башне. Он думал только об олене,который спустился к озерцу на лесной поляне.

Держа револьвер в левой руке, он прицелился из-за стволаупавшего дерева.

Мясо,— подумал он и, когда рот наполнился теплой слюной,выстрелил.

Промазал,— подумал он в следующую долю секунды.— Всепропало… все мое мастерство пропало…

Олень упал замертво у самой кромки воды.

Скоро он вновь преисполнится устремлением к Башне, но покачто он просто благословлял всех богов за то, что рука у него по-прежнемутверда, а глаз верен, и продолжал думать о мясе, о мясе, о мясе. Стрелок убралревольвер в кобуру — он носил теперь только один револьвер — и перелез черезповаленный ствол, за которым он прятался с середины дня и до самых сумерек итерпеливо ждал, когда какое-нибудь крупное животное, достаточное крупное, чтобыего можно съесть, подойдет к водопою.

Мне, кажется, лучше, подумал он с некоторым изумлением,вынимая нож. Кажется, мне действительно лучше.

Он не видел, что за спиной у него стоит черноглазая женщина,и наблюдает за ним, и взгляд у нее оценивающий.

2

В течение шести дней после последнего столкновения наузеньком клинышке, там, где кончается пляж, ели одно только мясо омаров и пилилишь солоноватую воду из ручейков, стекающих в море. Роланд почти ничего непомнил об этих днях: он непрестанно бредил. Иногда он называл Эдди Аленом,иногда — Катбертом, а женщину он называл только Сьюзан.

Но жар у стрелка постепенно спадал, и они потихонечкудвинулись в путь по предгориям. Дорога была нелегкой. Иной раз [Эдди] толкалколяску, в которой сидела женщина, а иной раз в коляску садился Роланд и катилее сам, и тогда Эдди нес женщину на закорках, а она обхватывала его руками зашею. В иных местах было никак не проехать, и это существенно замедляло ихпереход. Роланд понимал, как измотался Эдди. Понимала это и женщина, но самЭдди не пожаловался ни разу.