Вилар долго стоял под порывами ветра. Пространство и время больше не имели к нему отношения. Он оказался за их пределами. Все радости умерли для него, чувства исчезли, жизнь потеряла смысл.

Наконец в прорехах рваной тучи показалась убывающая луна. Очертания камней стали чётче. Вилар заставил себя вернуться за руль. Даже не взглянув на старика, повернул ключ в замке зажигания и повёл автомобиль по изнеможенной ураганом пустоши.

Когда наступил мутный, как потускневшее зеркало, рассвет, Йола приподнялся на локте. Посмотрев в окно, сел:

— Куда мы едем?

Вздрогнув, Вилар вспомнил, что в машине он не один:

— К морю.

— Вообще-то море в другой стороне.

— Знаю. Сделаем небольшой крюк.

Тяжело вздохнув, Йола накинул плед на плечи:

— От себя не сбежишь.

Вилар глянул на отражение старика в зеркале заднего вида:

— Ты можешь помолчать?

— Я рассуждаю сам с собой.

— А я предпочёл бы сидеть в тишине.

— Останови! — промолвил старик непривычно резким тоном и, выпрямив спину, стянул с себя плед.

Вилар затормозил:

— В чем дело, Йола?

— В тебе не осталось ни капли уважения к старейшине морского народа.

— Я тебя уважаю.

— Счастливой дороги, маркиз Бархат, — произнёс Йола и открыл дверцу.

— Я заблудился.

Старик указал себе за спину:

— Море там. — Указал влево. — Замок там.

— Знаю. — Вилар потёр ладонью грудь. — Здесь пусто. Я как дерево во время листопада. Всё потерял.

— Понятно, — протянул Йола. — И куда ты едешь?

— Хочу заполнить пустоту. — Вилар взялся за руль. — Извини, Йола. Я не хотел тебя обидеть, и не вправе тебя удерживать. Можешь идти.

Старик посмотрел на небо:

— Я забыл дома зонтик. — И захлопнул дверцу.

Ближе к полудню автомобиль покатил по улицам небольшого города. Ночной ураган добавил людям хлопот. Горожане крепили сорванные ветром ставни, поправляли перекошенные заборчики, поднимали мётлами клубы песка.

Миновав пару перекрестков и площадь, на которой грязной водой плевался фонтан, Вилар направил машину в глухой переулок. Вскоре затормозил возле лачуги. Старосте города не удалось придать дому божеский вид: из щелей между почерневшими тесинами торчали клочья пакли, крыша из новых, но кривых досок смотрелась убого, дверь была обита дерматином, усеянным трещинками и заломами.

Глядя на запылённое окно с приоткрытой форточкой, Вилар посигналил. Забарабанил пальцами по рулю.

— Никого нет, — сказал Йола.

— Вижу.

— Кто здесь живёт?

— Мои дети.

Подвинувшись на краешек сиденья, Йола втиснулся между спинками передних кресел:

— У тебя есть дети?

— Два мальчика и девочка.

Старик почесал кончик носа:

— Кто мать?

— Не знаю. Она умерла. Отец — бывший искупленец. Его выпустили год назад, а он до сих пор не объявился.

Йола открыл рот, чтобы спросить ещё что-то, но из соседнего дома выбежала молодая женщина. Вилар выбрался из машины и поспешил ей навстречу.

— Мой господин! — промолвила соседка, поклонившись. — Хатир отправился с братишкой на речку.

— В такую погоду?

Женщина улыбнулась:

— Они хоть и маленькие, но уже мужчины. Если бы я запретила им — они всё равно бы пошли, только тайком. А так я знаю, где они. Знаю, когда вернутся. К их приходу сварю кашу и налью в ушат горячей воды.

— Вы рассудительная женщина.

Соседка качнула головой:

— У меня умный муж. — Пригладила ладонями фартук. — Идёмте к нам, господин. Я напою вас чаем. И дедушку берите.

Вилар посмотрел через плечо; Йола прохаживался перед домом Хатира. Повернулся к женщине:

— Тейта у тебя?

— Да, мой господин. Замечательная девочка. Нянчиться с ней одно удовольствие.

— Я хочу забрать детей, — перебил Вилар.

— Забрать? Куда?

— Они будут жить со мной. Если Хатир согласится.

Глаза женщины подозрительно заблестели.

— И я их больше не увижу?

— У тебя есть дети?

— Дочка, мой господин. Она и Тейта одногодки.

— Йола! Ты идёшь? — крикнул Вилар и пошагал вдоль забора.

Река струилась ленивым потоком по ореховой лощине, кприлегающей к южной окраине города, и пройти к ней можно было только пешком. Вилар и Йола пересекли искривлённые улицы, миновали пустырь, весь в буграх и ямах. Спустились по склону в долину и пошли по мелкой гальке, омываемой слабой волной. Река протекала по ореховой лощине за окраиной города. Вилар и Йола шли по мелкой гальке, омываемой слабой волной. В воде проплывали обрывки сетей и лохмотья водорослей, серебристые рыбы и облака — тёмно-серые, с густым синеватым отливом.

За нагромождением камней находился дощатый, давно не используемый по назначению причал. Доски прогнили, и здравомыслящий человек вряд ли поставил бы на них ногу. Кое-где из воды торчали деревянные сваи, покрытые ракушками и тиной.

На конце причала сидели два мальчика, держа в руках самодельные удочки. Судя по щупленьким фигуркам, младшему было пять лет, старшему — лет двенадцать, хотя ему уже исполнилось пятнадцать. Бремя, взваленное судьбой Хатиру на плечи, не оставляло сил на рост и не давало окрепнуть. Глядя детям в спины, Вилар подумал: быть может, это его спасение?

— Я говорил: «Подсекай, подсекай», — поучал Хатир малыша. — Подсекать — это не значит с силой выдёргивать удочку из воды.

— Так получилось.

— Этак мы никакой рыбы не наловим. Мало того, что свою упустил, так и мою распугал.

Ребёнок захныкал:

— Я не хотел.

Отложив удочку, Хатир обнял его за плечи:

— Не надо плакать, цыплёнок. Я тебя не ругаю, а учу. Ну же, Соти, прекрати! Мужчины не плачут.

— Хатир! — позвал Вилар.

Мальчишки на секунду замерли. Несмело обернулись.

— Господин? — пробормотал Хатир и, вскочив на ноги, закричал: — Господин!

Подбежал к Вилару, обхватил его за талию:

— Господин! Вас так долго не было!

— Прости, я был занят.

Братишка Хатира прижался к ногам Вилара и смотрел на него во все глаза.

Они стояли втроём, обнявшись, словно самые родные люди. Вилар поглаживал острые плечи, худенькие спины, взъерошенные волосы, но сердце упорно молчало.