Что-то коснулась моей руки, и я отдёрнулась обратно кмогиле. Реквием был по-прежнему за мной, в мёртвой неподвижности, но Грэхемстоял на могиле. Он смотрел неуверенно, но нюхал воздух над моей кожей.

— Ты пахнешь деревом и стаей, — сказал он тихо.

Ричард посмотрел на нас:

— Зачем там Грэхем?

— Телохранитель. Жан-Клод боялся, как бы чего неслучилось, если со мной никого не будет.

— Ты ему скажи, что ему полагается тебя охранять, а намогиле он этого делать не может.

— Ты должен охранять меня, Грэхем, и отсюда ты этогоделать не сможешь.

Когда я это сказала, острый волчий запах вокруг менясгустился.

Грэхем отреагировал как на удар. Он припал к земле в волчьейпозе подчинения.

— Прости, только от тебя так хорошо пахло… я забылся.

— Перестань вилять хвостом и вернись к работе.

Это сказал Ричард, а я повторила.

Грэхем сделал, как ему сказали — перешёл снова в режим оченьсерьёзного телохранителя, напряжённо глядя в темноту, готовый встретить все,что оттуда появится.

Ричард сделал глубокий вдох, и на меня пахнуло знакомымгустым и сладким ароматом лесной чащи. Он бежал милю за милей без малейшегонапряжения, не по тем причинам, по которым хорошо мог бы бежать человек, нопотому что сама земля помогала бежать, давала силу, радостно привечала его.

Он остановился в глубине леса, расставив ноги, будто уйдякорнями в землю. Я поняла, что Ричард и есть моя почва, мой центр, его радость,его бьющееся сердце, колотящееся в груди после этого удовольствия бега. Ядержала связь с ним открытой, ощущала всю полноту запахов и звуков, так от менядалёких. И так я положила руки на могилу, и хотя Реквием стоял за моей спинойвплотную, он не был вполовину так реален, как бьющееся сердце Ричарда за многомиль отсюда.

— Эдвин Алонсо Герман, волею, словом и плотью призываютебя из могилы твоей. Приди, приди же!

Все было совсем по-другому, совсем не так как обычно, и всеравно совсем как надо.

Я почувствовала, как заворочался труп, восстанавливаясь,складывая себя как мозаику, как начал он подниматься, всплывая в земле как вводе. Не сосчитать, сколько раз я наблюдала эту картину, но никогда я при этомне сидела на земле. А она вскидывалась и текла, как при землетрясении,пойманном в сеть на несколько футов в глубине. Почва текла у меня под рукамикак что-то совсем другое, не вода, не ил, но что-то и менее, и более твёрдое.Не знаю, что подумал Реквием, но он не пытался отодвинуться, оставаясь вплотнуюу меня за спиной. Его несла вместе со мной эта сила, а он даже не пикнул.Храбрец вампир.

Сквозь шевелящуюся землю протянулись руки навстречу моим,холодные пальцы обернулись вокруг моего тепла. Руки Эдвина Алонзо Германаухватились за меня, как хватается утопающий, уже отчаявшийся спастись и вдругнащупавший верёвку. Могила выбросила его из земли, как цветок на пружине, носама сила толчка заставила меня потянуть его на себя, вверх, и Реквиемподдержал меня, когда я пошатнулась. Если бы вампира не было со мной на этойзыбкой, вздрагивающей земле, я бы упала. Но Реквием поддержал меня, и явытянула мертвеца из могилы, вытянула абсолютно целого, неповреждённого, и онвстал передо мной, выше меня, и могильная земля осыпалась с безупречногочёрного костюма, будто только что из-под утюга. Слегка редеющие спереди волосымертвеца нависали густой бахромой над ушами и на затылке, короткие бачкисоединялись с таким же густыми усами. Плотный, почти жирный, что было тогда вмоде у богатых. Когда Эдвин Алонсо умер, тощими были только нищие, только у нихбыл голодный вид.

Я почувствовала Ричарда, стоящего у небольшого ручейка.Воздух стал прохладнее за время его мелодичного бега, и пульс у Ричарда сталзамедляться, лёгкая испарина просыхала на коже. Он не боялся, не ужасался. Онпросто стоял, потвёрже расставив ноги, успокаивая меня пульсом, ритмом своеготела, густым мускусным запахом волка ощущался в осеннем воздухе.

Я глядела на зомби, и даже мне моя работа показаласьчертовски хорошо сделанной. С достаточно большой кровавой жертвой я могла быподнять зомби, живого на вид, или близко к тому, но этот — этот был совершенен.Кожа здоровая, неповреждённая, блестит под звёздами. Неясная улыбка на лице, аодежда — как будто только что надета. Даже туфли безупречны и начищены доблеска. Руки, прижатые к моим, прохладны, но не ощущаются мёртвыми. Он недышал, но на взгляд, на ощупь казался скорее живым, чем мёртвым И этобеспокоило. Я знала, что сегодня здесь было много силы, и я всю её послала вэту одну могилу, так что, наверное, нормально, что он так хорошо выглядит, нона миг, глядя в это пухлое улыбающееся лицо, я испугалась. Испугалась, чтосделала больше того, за что мне заплачено. Но потом, подняв взгляд до его глаз,я успокоилась. Глаза нормальные, не запавшие, идеальные на вид, сероватые присвете звёзд, — днём, наверное, были бы синие, но никого за ними не было.Пустые, ждущие глаза. И я знала, чего эти пустые глаза ждут.

Я отняла левую руку у зомби, и он не мешал — пальцы егоразжались. Отведя руку назад до уровня плеча, я сказала вампиру:

— Сними повязку.

Он одну руку оставил у меня на плече, но другой снялпластырь с моей раны.

— Сними совсем.

Он оторвал повязку. Я не удержалась и вздрогнула от боли.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Ричард у меня вголове.

— Ему нужна кровь, чтобы он мог говорить. Я не убиланикакое животное, другой крови у меня нет.

Он ничего не сказал, но пульс его забился чаще.

Я поднесла запястье к стоящему передо мной телу; оно былочуть выше меня ростом. Что-то мелькнуло в этих светлых глазах, что-то такое,что я видала и раньше у хорошо сохранившихся зомби. Как будто через него что-топрошло, сверкнуло в глазах, будто какая-то тёмная тварь, ждущая возможностизахватить тело и жить в нем. Что-то не столь уж злое, но совершенно, совершенноне доброе. Тут же лицо с бакенбардами повернулось к моей руке, понюхало воздух,и как только учуяло кровь, чужое в этих глазах исчезло. Прогнано было обещаниемтого, что так ценят все мёртвые — кусочка живого.

Зомби схватил меня за руку двумя руками и присосалсястрастно, как в поцелуе к любимому существу. От силы нажима на рану сталобольно, и я судорожно втянула в себя воздух. Но я знала, что меня ждёт, потомучто мне приходилось кормить зомби своей кровью. Не слишком часто, нодостаточно.

Рот сомкнулся на ране, достаточно широкий, чтобы охватить еёцеликом, чтобы всадить зубы в рваные края, зажевать. Я тихо вскрикнула, потомучто не могла сдержаться. Обычно рот зомби не ощущается так реально. Сейчас,если бы не холод губ, я не могла бы отличить зомби от живого человека. Отличнаябыла работа, без сучка и задоринки, даже там, где не видно, а можно определитьлишь на ощупь.