похода определить было легко; выбрать путь оказалось сложнее. Весть о том, что армия прошла через ворота Бастиона, долетела бы так же быстро, как самый быстрый бегун, до каждой столицы, до каждого уголка. Тамуре не нравилось протаптывать длинные мили через Божьи Кости, как и ее воинам, но это был единственный способ сохранить свои силы в тайне в течение длительного времени. Врагам не доложат, если их не увидят. Имело смысл идти туда, где стервятники и землеройки были единственными живыми существами, которые могли наблюдать за ними. Она не верила рассказам и не верила, что за ними наблюдают посторонние глаза. Никто никогда не видел входа в Подземье в Божьх Костях; возможно, его там вообще не было. Если Подземье вообще существует. Если уж на то пошло, Тамура не верила ни во что, кроме Скорпиона, своих сестер-воинов и собственных рук.

Наконец они подошли к цепи гор, обозначавших границу между Аркой и Божьими Костями, и остановились у основания скалистых, полузаросших лесом красных холмов, где земля начинала уходить вниз. Здесь им предстоял последний отдых перед переходом границы. Как и на протяжении всего пути, они расположились на ночлег под открытым небом без шатров, ели холодную провизию и спали тесными, аккуратными рядами под одеялами, чтобы сохранить и разделить созданное ими тепло.

Они отдохнут еще ночь, чтобы быть готовыми на заре следующего дня.

* * *

Днем Азур передвигалась вместе с остальными. Езда верхом означала бы слабость, а она не хотела выглядеть слабой среди своих сестер-воинов. Но ночью, когда все меньше глаз оставались открытыми, когда другие воительницы укладывали свои одеяла на твердую землю, возницы повозок с припасами позволяли ей устроиться среди мешков с зерном. Были и другие послабления, каждое из которых было незначительным. Несколько коз бежали рядом с повозками с припасами на случай, если у новоиспеченной матери не будет молока. После рождения ребенка, если он не станет воином, козы недолго останутся в этом мире. Обожающие азартные игры воительницы даже делали ставки на то, будет ли ребенок мальчиком, и если да, то сколько часов проживут козы, прежде чем их убьют и съедят. Самой популярной ставкой было пять часов, но только потому, что пять было счастливым числом.

Поскольку Азур спала среди мешков с зерном, она проснулась в одиночестве, когда резкая волна боли разбудила ее. Первая мысль была об Айсилеф, которая умерла почти три года назад, но по кому она скучала каждый день. Если бы только Айсилеф была со мной. Если бы только она была здесь, чтобы держать меня за руку.

Но боль была с ней, а ее подруга – нет. Айсилеф была далекой тенью, а боль была слишком реальной, слишком настоящей, внутри тела Азур, изматывая ее.

Задумавшись, она поняла, что в последний день появлялись и другие боли, слабые и нередкие, на которые она не обращала внимания. В походе боль игнорировали. После того как она уже несколько недель шла по красной земле Божьх Костей, у Азур болело все – от бровей до живота и пяток, и она не различала неприятные ощущения. Но эта новая боль, о, эту боль больше нельзя было игнорировать.

Следующий приступ пронзил ее, как лезвие. Она изо всех сил старалась не закричать, но спазмы были сильнее, чем она ожидала, сильнее, чем она когда-либо испытывала. Так ли это должно быть или случилось что-то неординарное? Никто не подготовил ее. Ей снова захотелось, чтобы Айсилеф была рядом. Если бы жизнь Азур сложилась иначе, она попросила бы о помощи мать, которая родила ее, но она больше не помнила эту женщину: знала только то, что та позволила отдать ее чужакам. Ей повезло, что эти чужаки оказались достойными. Воительницы были ее семьей, ее друзьями, ее всем. И теперь, когда рождался ее ребенок, они станут свидетелями.

Пока хватало сил, Азур сдерживала свои крики. Когда она завыла достаточно громко, чтобы хоть кто-то понял, насколько ей тяжело, какая-то воительница – она никогда не узнает, кто именно, – подняла тревогу и отнесла ее к своим сестрам. Десятки людей окружили ее, поддерживая, когда ей нужно было двигаться, и подбадривая, когда она ослабевала. Тогда она позволяла себе закричать, потому что знала, что они хотят ее услышать. И тогда она позвала Тамуру – свою мать, командира и королеву.

Азур дха Тамура рожала в темноте ночи, в розовом свете рассвета, под ярким солнцем дня. Часы тянулись, сменяли друг друга, истончались, разрушались. Наконец боль достигла своего апогея, стала другой, сменившись тяжелым давлением между раздвинутых ног.

– Тужься, – призывали ее сестры-воительницы, их песнопения были низкими и настоятельными. – Тужься. Тужься.

Она знала, что нужно делать, и все делала как надо. Весь остальной мир исчез. Были только боль и давление, огромный сжимающий кулак, изнуряющее чувство, что у нее не осталось ни единого вздоха, но, когда она очень старалась, у нее получалось.

Затем давление ослабло, и она почувствовала, как мокрая, скользкая масса прижалась к ее бедрам, и даже без потуг остальная часть тельца вышла, и ребенок появился на свет.

Азур взяла ребенка на руки и задохнулась, заливаясь смехом, ей казалось, что с ее плеч свалилось огромное бремя, даже когда на ее грудь положили влажного ребенка. Ей потребовалось некоторое время, чтобы открыть глаза. Она так долго мучилась, но теперь все закончилось, хотя в это было трудно поверить; ей нужно было время, всего несколько мгновений, лишь передышка между старой и новой жизнью.

Она отдыхала там, в этом промежутке, растворившись в долгой темноте.

Только когда до нее донесся тоненький крик ребенка, Азур смогла собраться с последними силами и открыть глаза, чтобы посмотреть малышу в лицо.

У нее это получилось, и она кое-как смогла улыбнуться.

Ее ребенок был воительницей.

Затем Азур увидела лицо королевы, присевшей рядом с ними, устремив взгляд на младенца.

– Добро пожаловать, – сказала Тамура новорожденной девочке, ее голос звучал хрипло и благоговейно.

Толпа воительниц, окруживших новую мать, молчала, потрясенная. Все они надеялись на такой исход, но не были уверены в нем. Они были ошеломлены, увидев, как их надежды воплотились в плоть – живое тело, такое уязвимое и маленькое, но все же во плоти, и все же здесь, и все же настоящее.

– Возможно, ты не знаешь колыбельную, которую мы поем, – сказала Тамура, на этот раз обращаясь к Азур. – У нас так долго не было новорожденных воинов, чтобы спеть ее. Если ты позволишь, я спою ее твоей дочери.

Азур, сдерживая слезы, склонила голову.

Тамура запела, не отрывая глаз от крошечного испуганного