работать на них. Ему же Бусыгин поручил расправиться с военным комиссаром Данилова, которого штабс-капитан безуспешно пытался склонить к измене...

Отвернувшись друг от друга, они стояли на старой вырубке, возле березовой разваленной поленницы. В стороне, у грузовика, — чекисты с винтовками наперевес.

Небо наливалось утренним светом, вяло мигали звезды, пискнула в кустах какая-то птица.

— «На основании военного положения, введенного на территории Даниловского уезда, приговаривается к расстрелу как сообщник бело-зеленых бандитов и предатель Гордеичев Иван Пименович, сорок пять лет...» — зачитал Никитин текст приговора.

Птица опять пискнула жалобно и просительно. Гордеичев вздохнул и не тронулся с места.

— Иди, иди! — прикладом винтовки подтолкнул его чекист в долгополой шинели.

Гордеичев широко перекрестился и неуверенно подошел к поленнице. По команде Никитина винтовки ударили одновременно, словно расколов утро. Звук залпа вспугнул птицу в кустах, она с шумом вспорхнула над вырубкой.

— Варнавин! — назвал следующего председатель уездной чека. — Семен Николаевич... Тридцать два года... Выходи!

В пиджаке, наброшенном на плечи, Варнавин небрежно подошел к поленнице, равнодушно посмотрел на мертвого Гордеичева, потом на небо над головой. И так застыл, пока винтовочный залп не уложил его рядом с Гордеичевым.

— Венкин Георгий Михайлович... Сорок лет... Выходи!

У грузовика началась возня, потом раздался хрип и вой, полный животного ужаса. Кто-то из чекистов закричал вслед убегающему по вырубке Венкину:

— Стой!

Петляя как заяц, Венкин бежал к черным кустам. Из-за грузовика появился Лобов с револьвером в руке. Хлестко стеганул выстрел, и Венкин рухнул на землю.

Спустя некоторое время послышался еще один выстрел, глухой и протяжный, — это вернулось эхо.

— Паршивец! — сказал Лобов с презрением, засовывая револьвер в кобуру. — По-человечески даже умереть не мог...

Позднее были арестованы Рыбникова и ее брат — начальник железнодорожной станции Ермилов. От него чекисты узнали, что бандиты действительно планировали захватить в Данилове эшелон с артиллерией. На этот раз план Бусыгина сорвался, но было ясно, что штабс-капитан от задуманного не отступится.

И последующие события, уже в губернском городе, подтвердили это.

План

Получив от Лагутина задание найти человека, который доставил динамит на «Фултон», и выяснить, все ли воспитатели отправились в рейс, Сергей Охапкин решил начать с воспитателей — он был уверен, что выполнить эту часть задания не составит труда.

Посещение губоно обнадежило его — здесь ему сразу сообщили, что шестого июля из назначенных в рейс воспитателей по каким-то причинам не явились двое — Грамзин и Федоров.

С Грамзиным дело объяснилось просто — в ночь перед отплытием он с приступом аппендицита угодил в больницу.

Убедившись в достоверности этих сведений, Охапкин отправился на квартиру Федорова, надеясь, что и с ним вопрос решится легко.

Федоров жил недалеко от центра, на Борисоглебской улице, в полуподвальной квартире. Вход в нее вел со двора, застроенного сараями, поэтому даже с точным адресом в руках, полученным в губоно, Сергей не сразу нашел нужную квартиру.

Дверь открыла пожилая седая женщина, на вопрос о Федорове обстоятельно рассказала Охапкину, что квартиранта дома нет и долго не будет — отправился на пароходе с детьми в хлебные губернии.

Сергей был вынужден показать удостоверение сотрудника губчека. Близоруко прищурясь, женщина посмотрела на него с тревогой.

— С Виктором Ивановичем что-то случилось?

— В назначенное время он не явился на «Фултон».

— Господи! Где же он?

— Скажите, шестого июля в каком часу он ушел из дому?

— Почему шестого? Он ушел пятого вечером. Мы с ним еще чаю попили на прощание. Больше Виктора Ивановича я не видела.

— «Фултон» отправился в рейс шестого июля. Почему Федоров ушел пятого?

— Он сказал, на пароходе перестраивают каюты и надо помочь, — все больше беспокоилась женщина.

В губоно Сергей уже узнал, что Федоров вместе с другими воспитателями принимал участие в переоборудовании парохода, но в ночь на шестое июля никакие работы там не велись, перед отплытием всех отпустили по домам.

— Он не сказал, кто именно просил его помочь?

— Нет, не говорил, я бы запомнила.

— Есть у него в городе друзья, к которым он мог бы зайти и по какой-то причине остаться там?

— Виктор Иванович — человек очень замкнутый, приятелей у него и раньше было немного, а после мятежа и вовсе не осталось — кто уехал из города, кто погиб.

— Ну, просто знакомые.

Женщина задумалась.

— Подождите-ка... Перед самым уходом он обмолвился, что вроде бы встретил на пароходе одного знакомого. Я поинтересовалась — кого же, но Виктор Иванович сказал, что полной уверенности у него нет, так что и говорить об этом не стоит.

— Во время мятежа Федоров был в городе?

— А как же! Натерпелись мы с ним страху: офицеры большевиков ищут, кругом пожары, обстрел, лавки закрыты. А потом и воды не стало, какие-то грязные баки по городу возили и выдавали по ведру. Офицеры под конец совсем озверели — пьяные ходили по квартирам, отнимали деньги, ценности, документы. Сначала нас бог миловал — видите, в каком подвале живем, не сразу найдешь. Но дня за три до освобождения города офицеры и к нам заявились. Виктору Ивановичу промолчать бы, а он их стыдить стал, что они звание русского офицера позорят. А чего с ними разговаривать, когда они больше, чем от вина, от крови пьяные. Как звери набросились на него, избили и с собой увели. Я уж думала, больше не свижусь с ним. Может, и расстреляли бы, окаянные, да не успели — в город красные вошли и спасли Виктора Ивановича. Когда вернулся, я его едва признала, живого места не было, все лицо в синяках, от слабости едва на ногах держался. Рассказывал, что сидел в подвале банка на Варваринской и там его какой-то белый офицер каждый день избивал. Пока сознание не потеряешь — не успокоится, вот какой изувер попался... Что же с Виктором Ивановичем сталось? Где он? Жив ли?..

Охапкин постарался успокоить взволнованную женщину, но про себя решил, что с Федоровым что-то случилось, иначе бы объявился. Взял у хозяйки его фотографию, в тот же день поднял сводки происшествий.

Бандитизм в городе не прекращался, сводки были пространными, однако среди убитых в ночь на шестое июля, по сведениям угрозыска и губчека, Федорова не было.

А на другой день возле Коровников к берегу прибило труп, квартирная хозяйка опознала в нем Федорова. Врач сделал заключение, что тело находилось в воде около трех суток, погиб Федоров в результате сильного удара в затылок.

Обо всем этом Охапкин доложил Лагутину, сказал, что вряд ли Федоров причастен к появлению на «Фултоне» динамита.

Председатель губчека согласился с ним:

— Вероятно, на пароходе оказался человек, с которым Федоров встречался во время мятежа. Может, тот самый офицер, который его избивал в подвале Государственного банка. Убили его, видимо, уже на «Фултоне». Но как им удалось заманить Федорова? — размышлял Лагутин. — Как ни ряди, а выяснить это можно только там, на пароходе.

Они помолчали.

— Ищи подводу, на которой вывезли динамит со склада. О Федорове сообщим Тихону позднее, может, что прояснится, — неуверенно сказал Лагутин.

Однако все усилия Охапкина разыскать подводу оказались без­успешными. Пропал, как в воду канул, и человек, предъявивший документы на имя Злотникова, по которым был получен динамит.

И тут, когда следствие вроде бы зашло в тупик, поздно вечером в губчека явился лавочник Мендель — отвислые щеки студенисто подергивались, нижняя челюсть безвольно отвисла, голос дрожал и прерывался от страха:

— Товарищ Лагутин! Чтобы выполнить свой долг перед советской властью,