Отец проверять не стал — и без того заботы одолели и нужда допекла. Венька уже самостоятельный, сам в губоно сходил и обо всем договорился, так что не пропадут. И мать порадовалась за мальчишек, что их бесплатно кормить будут.

А Веньке было грустно до слез. Целыми днями не отходил от матери, как чувствовал, чго больше они не увидятся.

Перед отъездом колонии в губоно постоянно толкались родители, воспитатели. От них Венька узнавал, как идет подготовка к рейсу, здесь же услышал о прибытии «Фултона».

Теперь мальчишки целыми днями крутились на пристани возле «Фултона», видели, как перестраивали каюты, загружали на пароход топливо и продовольствие. Знали в лицо начальника колонии Сачкова, завхоза Шлыкова, агента губпленбежа Вагина.

Об отплытии «Фултона» шестого июля Венька услышал от вахтенного матроса, с которым успел познакомиться.

Из дома ребята ушли пятого июля вечером — якобы помочь воспитателям в уборке кают. Напоследок Венька уговорил отца не провожать их утром — не маленькие, да и у него работы много. Отец спорить не стал, и правда: долгие проводы — лишние слезы.

Уже в сумерках ребята пробрались на пристань, залегли в канаве напротив «Фултона». На вахте у трапа стоял тот самый матрос — Венькин знакомый. Мальчишка обрадовался — матрос был шебутной, нетерпеливый, наверняка хоть ненадолго отойдет от трапа, не устоит на месте.

Так и случилось. Только матрос ушел с палубы, мальчишки — бегом на «Фултон». Люк в кормовой трюм Венька еще раньше заметил. Там и спрятались, в темноте пробравшись в самый угол, где лежали сложенные в бухты пеньковые канаты.

Свернувшись калачиком, Игнашка скоро заснул, а Веньке не спалось. Вспомнил, что, пока прятались в канаве, Игнашка выпил всю воду из бутылки, которую они из дома прихватили. Решил наполнить ее заново — неизвестно, сколько времени им придется просидеть в трюме.

Но лучше бы в ту ночь не выбираться Веньке из трюма, не видеть то, что случилось на палубе...

Поднявшись по отвесному трапу, Венька тихонько приоткрыл тяжелую крышку металлического люка, прислушался. Было тихо, только поскрипывали на кнехтах швартовые концы, удерживающие «Фултон» у пристани, на берегу раскачивался фонарь на столбе, где-то за Волгой перелаивались собаки.

Ничто не насторожило мальчишку. Казалось, все на пароходе спят, даже вахтенный.

Венька осторожно выбрался на палубу, направился к правому шкафуту, где белел бачок с водой.

Оставалось сделать несколько шагов, как вдруг услышал мужские голоса, замер на месте. Один голос был вкрадчивый и приглушенный, другой звучал резко, отрывисто.

Венька уже хотел повернуть назад, но второй голос показался ему знакомым. На цыпочках подошел еще ближе, чуть выглянул из-за надстройки.

На шкафуте, у самого борта, стоял учитель Федоров, у которого Венька учился до мятежа в трудовой школе на набережной. Перед ним, спиной к мальчишке, вырисовывалась фигура коренастого мужчины в темном костюме.

Последний раз Венька видел Федорова год назад, когда красноармейцы обнаружили в подвале банка несколько оставшихся в живых заключенных. Среди них был и Федоров. Еще тогда Венька хотел поговорить с ним и узнать, кто допрашивал их. Но у Федорова был такой истерзанный, страшный вид, что мальчишка даже подумал: не жилец учитель на этом свете.

Значит, все-таки выжил Федоров. Может, знает он, кто убил брата Андрея?

Ребята в школе любили Федорова — никогда не накричит, самым непонятливым по нескольку раз объяснял одно и то же. Но сейчас в голосе учителя была ненависть, Венька разобрал только последние слова:

— Больше, негодяй, нам с тобой не о чем говорить! В другом месте встретимся...

Федоров круто повернулся, намереваясь уйти. И тут Венька с ужасом увидел, как коренастый взмахнул рукой и обрушил на голову учителя что-то длинное, холодно блеснувшее в жидком свете фонаря.

Учитель без звука грудью упал на бортовое ограждение. Все так же не поворачиваясь к Веньке лицом, убийца перекинул тело Федорова за борт.

Раздался глухой всплеск, потом еще один, короткий, — это коренастый выбросил в воду обрубок металлической трубы. Не оглядываясь, прошел по шкафуту вперед и скрылся в темноте.

Ни кричать, ни бежать прочь с парохода Венька не мог — ужас словно парализовал его. Минуту он стоял не шелохнувшись, не в силах стронуться с места. Вахтенного по-прежнему не было у трапа, и никто, кроме Веньки, не знал, что случилось на «Фултоне».

В трюм мальчишка спустился, так и не набрав воды. Всю ночь его била нервная дрожь, а перед глазами опять и опять мелькал в темноте обрубок металлической трубы, слышался глухой всплеск сброшенного в воду мертвого тела.

Несколько раз Венька ловил себя на том, что почему-то ему вспоминается человек в парусиновом дождевике. Но не верилось, что убийца Андрея мог оказаться здесь, на «Фултоне».

Твердо решил сбежать с парохода, как только рассветет. Возвращаться домой ночью было страшно — так бы и мерещился за каждым углом коренастый. Но утром на палубе затопали ноги, раздались голоса, запыхтела паровая машина, и мальчишки остались в трюме, пока их не увидел здесь боцман.

О случившемся ночью Венька не рассказал брату — глупый, еще проговорится кому-нибудь, тогда убийца Федорова и с ними разделается.

Венька даже обрадовался, когда их хотели высадить в Костроме, но из-за Игнашки решил остаться, была не была. В конце концов убийца даже не догадывается, что Венька знает, как погиб Федоров. Если, конечно, держать язык за зубами.

Испугало Веньку, как настойчиво расспрашивал его агент губпленбежа Вагин. На убийцу он вроде бы не похож, но, кто знает, может, это его сообщник? Показался подозрительным и Никитин, так охотно вызвавшийся взять их в свой отряд. Мальчишке то казалось, что убийцы вовсе нет на «Фултоне», то он чудился ему почти в каждом воспитателе и матросе.

Команда

Несмотря на необычность рейса и царившую кругом разруху, капитан Лаврентьев строго соблюдал правила судоходства — четко сменялись вахты, вовремя раздавались отвальные и приветственные гудки.

Пароходы общества «Самолет», которому до революции принадлежал «Фултон», ходили от Рыбинска до Астрахани и даже делали рейсы по неспокойному Каспийскому морю. Все дебаркадеры общества — выкрашены в один розовый цвет, по гудкам пароходов жители поволжских городов проверяли часы и безошибочно узнавали, какой пароход подошел к берегу: «Фельдмаршал Суворов», «Двенадцатый год», «Баян», «Курьер», «Царевна Мария». У каждого парохода особый гудок, со своей интонацией — капризной, повелительной, з­адумчивой.

Гудок «Фултона» соответствовал возрасту парохода — был он по-старчески хриплый и усталый, звучал печально, словно пароход прощался с городами, где после этого рейса ему уже не бывать.

Раздался первый отвальный гудок — один длинный и один короткий. До отхода осталось полчаса. Через пятнадцать минут — один длинный и два коротких. Наконец — один длинный и три коротких, капитан Лаврентьев скомандовал с ходового мостика:

— Отдать носовые!

— Есть отдать носовые! — донеслось снизу.

«Фултон» качнулся и, подхваченный течением, начал отваливать от дебаркадера.

Капитан опять поднес к губам медный, до блеска начищенный рупор:

— Отдать кормовые!

— Есть отдать кормовые! — откликнулись ему.

Матросы выбрали бухнувший в воду кормовой швартовый — последнюю связь с берегом.

— Вперед до полного! — приказал Лаврентьев в машинное отделение, закрыл переговорную трубу деревянной пробкой.

Сделав оборот, «Фултон» вышел на стрежень Волги. Позади осталась Кинешма.

Ветра нет, и дым из трубы почти вертикально врезается в синее небо. В брызгах из-под