второй километр мы останавливаем эшелон. Здесь должен быть сосредоточен весь ваш отряд, с подводами, чтобы как можно быстрее произвести разгрузку эшелона. Это очень важно. Если эшелон задержится на длительное время, будет поднята тревога. Поэтому после разгрузки эшелона необходимо отправить его дальше и миновать Данилов, откуда будет сообщено, что состав с оружием проследовал благополучно. Таким образом, мы сможем уйти на значительное расстояние при полном сохранении людей и оружия, которого хватит не на одну сотню бойцов, а главное — будем обеспечены артиллерией.

В ночь на пятнадцатое июля жду отряд, одетый в красноармейскую форму, на станции Всполье. Надеюсь, что отрядом будете командовать лично Вы, господин Бусыгин. Ваш фронтовой опыт и мужество обеспечат успех операции».

С планом Ливанова председатель губчека ознакомил начальника секретно-оперативного отдела Варкина и начальника иногороднего отдела. Усталое лицо Лобова оживилось — наконец-то появилась реальная надежда разгромить банду Бусыгина.

— Помните, Михаил Иванович, как мы взяли Сашку Ферта, пытавшегося освободить начальника перхуровской контрразведки Сурепова? Его манера грабить почтовые поезда очень похожа на план Ливанова, — сказал Лобов. — Выпускники Академии Генерального штаба начали брать на вооружение опыт бандитов.

— Нет, Андрей, чувствуется, что план составлен штабистом — все до мелочей предусмотрено. Если бы мы это письмо не перехватили, не видать бы Северному фронту целого эшелона оружия. Судя по всему, белозеленые хотят начать наступление, для того и артиллерия потребовалась. Но подвела господина Ливанова штабная привычка воевать на бумаге. Пусть действуют так, как задумали, не будем им мешать.

— А дальше? — спросил Варкин.

— А дальше я вот что предлагаю...

За письмом Ливанова в лавку Менделя опять явился широкоплечий мужчина в новенькой кожаной тужурке. Ему позволили беспрепятственно уйти из города.

Теперь оставалось ждать, когда в ловушку, расставленную Ливановым, попадут сами заговорщики.

Снова и снова мысли Лагутина возвращались к «Фултону». Что происходит там? Удастся ли Тихону Вагину разоблачить Черного до того, как тот успеет совершить преступление?

Страх

Все больше беспокоило, настораживало Тихона поведение Веньки Терентьева. Несколько раз пытался вызвать его на откровенность, расспрашивал о семье, о мятеже, но тот всякий раз замыкался, поглядывая на него волчонком.

Наблюдая за мальчишкой, окончательно убедился — Венька никому на «Фултоне» не верит.

Не знал Тихон, что его расспросы только возбуждают в мальчишке страх, а память опять возвращает к событию, которое Венька хотел и не мог забыть...

После мятежа, спасаясь от голода и болезней, жители бежали из города целыми семьями. На углу Даниловской и Срубной улиц, где выдавали пропуска на выезд, с утра толпились огромные очереди. А где толпа, там и слухи, один другого страшнее. То вдруг разнесется весть, будто все дороги пулеметными заслонами перегорожены и из города больше ни одного человека не выпустят, то еще новость — бело-зеленые взяли город в кольцо и вот-вот начнут по нему из пушек палить.

Слухам верили и не верили, а паника все росла, будоражила город.

Здесь же, в толпе, отъезжающие спекулировали продовольственными карточками. Венькин отец достал из-за божницы последние десять рублей, с рук купил карточки у мужика-беженца, а потом каялся — выбросил деньги псу под хвост. Проведали в продовольственном комитете о спекуляции карточками и в лавках стали еще и документы требовать, а спекулянтов, если попадались, тут же в трибунал тащили.

Хотел отец переехать с семьей в соседний уездный город, где Венькина тетка жила. Но мать после смерти Андрея так в себя и не пришла, болезнь к кровати намертво ее приковала.

Со страхом ожидал город приближения зимы, не все надеялись до весны дотянуть.

По семьям городских бедняков распределяли реквизированную у буржуев теплую одежду. Веньке досталось пальто с бархатным воротником, да такое солидное, что мальчишку в нем трудно было узнать — привыкли видеть в обносках, которые ему от старшего брата переходили.

С этим пальто у Веньки целая история вышла.

Чтобы хоть как-то прокормиться, отец послал его к тетке, которая на картофелетерочном работала. Сидел Венька в переполненном вагоне и всю дорогу мучился. Баба-мешочница сошла на первой станции, а под лавкой горбушка хлеба осталась — видимо, упала, когда баба мешок на плечо закидывала.

Голодный Венька не мог глаз оторвать от горбушки, но под лавку так и не полез — стыдно было унижаться как нищему.

Обратно от тетки Венька возвращался с полным ведром крахмала и бидончиком патоки, с виду на мед похожей. А тут заградительный отряд. Ну, и арестовали Веньку, одетого в буржуйское пальто, вместе с ведром и бидончиком. Только потом, когда Венька расплакался, разглядели, что под солидным пальто у «буржуя» штаны и рубашка все в заплатах.

Из того крахмала Терентьевы целую неделю блины пекли, с патокой кипяток пили.

А вот отцу, который наменял на старую одежду в Ростовском уезде мешок картошки, опять не повезло — тоже нарвался на заградительный отряд и, как ни доказывал, что он не спекулянт, что детям есть нечего, все равно без картошки остался.

А как с пустом возвращаться, когда в доме хоть шаром покати?

В той же деревне, где картошки наменял, отец за пиджак полмешка луку выпросил. Лесными дорогами, чтобы опять на заградительный отряд не нарваться, в город пробрался. Дело было ранней весной, без пиджака отец продрог, долго потом от кашля надрывался.

Как-то у Знаменских ворот Венька протолкался через толпу и увидел на ржавом листе кровельного железа несколько колобушек из ржаной муки. Мальчишка уже и вкус их забыл, ничего не соображая, схватил колобушку — и в рот. Да чуть зубы не поломал, сморщился от боли — колобушки из глины оказались, какой-то умелец вылепил и положил в центре города, чтобы над голодными людьми по­издеваться.

Венька не первым был, кто к этим колобушкам бросился. Кругом смех, а мальчишка от обиды и голода чуть не заревел.

Надеялись, лето придет — полегче будет. Но голод летом будто еще злее стал — в деревнях у кулаков все есть, а в городе та же барда и картофельные очистки.

Управляющий Цехонский после смерти Андрея их семью как бы под свое покровительство взял: приглашал для матери доктора, доставал талоны на обеды, которыми кормили в бывшем особняке Лопатина на Семеновской улице, — до мятежа здесь штаб Красной Гвардии размещался.

Но нужда от семьи все равно не отступала.

О том, что губоно набирает ребят в детскую колонию и отправляет их вниз по Волге, Венька услышал от Цехонского. Сам сходил в губоно на Вознесенской, пробился к какому-то начальнику, рассказал, как их семье трудно живется.

Начальник выслушал его вроде бы с сочувствием; поблескивая стеклышками пенсне, все головой кивал, а потом вдруг заявил, что социальное положение Венькиного отца весьма неопределенное — сторож при банке. А что касается лично Веньки, то его и вовсе нельзя устроить в детскую колонию, поскольку пароход не резиновый и ребят старше двенадцати лет решено не брать.

Конечно, можно бы обратиться за помощью к Цехонскому — за то, что он от перхуровцев государственные деньги спас, большевики его просьбу уважили бы. Но Венька после неприятного разговора в губоно на весь свет обиделся — вот уж никогда не думал, что у его отца социальное положение неопределенное. Куда определенней, если руки в мозолях и дома есть нечего?

Венька решил действовать иначе — вместе с Игнашкой проникнуть на пароход тайком, а отцу сказать, будто их,