я рискую жизнью! — боязливо оглядываясь на плотно закрытую дверь, заявил лавочник. — Вы должны это учесть. Я требую, чтобы о моем сотрудничестве с вами вы немедленно сообщили товарищу Дзержинскому.

— Это еще зачем? — спросил Лагутин.

Вытянувшись к нему через стол, Мендель возбужденно прошептал, обдав Лагутина крепким чесночным запахом:

— Если вы сообщите в Москву, я буду спокоен за судьбу своих детей. Пусть хоть они будут вознаграждены за перенесенные мною муки.

Лагутин пристально, с некоторым удивлением посмотрел на лавочника:

— Я так понимаю, что теперь в прочности советской власти вы не сомневаетесь, если настаиваете, чтобы мы сообщили о вас Дзержинскому?

— Вот именно — не сомневаюсь, — угодливо кивнул Мендель.

— Любопытно, как вы пришли к такому выводу?

Мендель покрутил лобастой, вдавленной в плечи головой:

— Все очень просто, товарищ Лагутин, — моя профессия научила меня заглядывать вперед. Ваша победа неизбежна, а значит, скоро у меня не будет ни товаров, ни лавочки, ни вообще...

— Печально, не так ли? — вроде сочувственно спросил Лагутин, в прищуре глаз пряча усмешку.

— Куда уж хуже, — механически поддакнул Мендель и сразу спохватился: — Вы меня неправильно поняли, товарищ председатель губчека. Лавочку, конечно, жаль, но советскую власть я всей душой принимаю. — Для выразительности Мендель приложил к груди пухлую руку.

— Ближе к делу, — сухо сказал Лагутин.

Больше Мендель не стал изливать душу — понял: занятие опасное, можно и впросак попасть.

Еще раз пугливо оглянулся на дверь и достал из кармана светлого чесучового пиджака листок бумаги, протянул Лагутину.

— Сегодня получил вот это — и сразу к вам... Из стороннего наблюдателя происходящих событий я стал активным противником врагов советской власти...

Уже не слушая Менделя, председатель губчека пробежал глазами текст записки:

«Передайте в Москву, что, по нашим сведениям, “Фултон” проследовал мимо Костромы без остановки. Черный вне подозрений и успешно приступил к выполнению порученного задания.

Полковник Иванцов находится в нашем отряде. Связь с отрядами графа Мейера и князя Долгорукова налажена, приступаем к совместным действиям.

Для выполнения задуманной операции срочно нужны пулеметы, артиллерия. Все это можно получить только с Вашей помощью. Оставаться в городе Вам опасно, Вы нужны здесь. Так считает и полковник Иванцов. Организуйте захват артиллерийского эшелона и уходите в лес. О деталях операции сообщите через лавку. Благослови Вас Бог.

С неизменным уважением — штабс-капитан Бусыгин».

Итак, колчаковский полковник Иванцов, о котором Лагутину сообщили из ВЧК, остался в лесах под городом, а на «Фултоне» отправился человек под кличкой Черный.

Чекисты искали агента, проникшего на «Фултон», среди тех, кто появился в городе недавно, а он мог уже давно жить здесь и пользоваться полным доверием, недаром Бусыгин пишет, что Черный вне подозрений. Если так, то раскрыть его нелегко.

«Для выполнения задуманной операции срочно нужны пулеметы, артиллерия», — перечитал Лагутин фразу из письма Бусыгина.

Отряд штабс-капитана действует в Даниловском уезде. Через Данилов проходит железная дорога, связывающая Северный фронт с Москвой. Уже неоднократно банда Бусыгина пыталась прервать движение поездов между Москвой и Вологдой: разбирали железнодорожный путь, жгли и подрывали мосты.

Видимо, на этот раз Бусыгин решил взять Данилов, для того и потребовалась ему артиллерия. Но, судя по всему, это только первый этап широко задуманной операции. Колчаковский представитель полковник Иванцов налаживает связь с бандами Мейера и Долгорукова. Не иначе как планируется совместное наступление.

Перехваченная записка давала бесценные сведения о планах заговорщиков.

— Опишите человека, который принес записку, — попросил Лагутин притихшего Менделя.

Лавочник закрыл глаза, несколько секунд помолчал — и почти дословно назвал приметы Злотникова, который получил динамит, оказавшийся потом на «Фултоне»: широкоплечий, коренастый, лет сорока, в новенькой кожаной тужурке нараспашку.

— Такой, знаете, обычный, незапоминающийся, — добавил Мендель.

Лагутин вспомнил, что то же самое сказал о Злотникове начальник артиллерийского склада, и подумал, что отсутствие особых примет — тоже примета. Вероятно, у Менделя был именно Злотников. Спросил лавочника, что говорил связной.

— В лавке никого не было, видимо, он дожидался такой минуты. Назвал пароль, по которому я должен передать записку. — Мендель опять закрыл глаза, прогундосил скороговоркой, словно молитву: — «Меня просили узнать, не интересуетесь ли вы москательными товарами». Ответ: «Покорно благодарю, и своего хватает».

— Наверное, теперь вы должны подать какой-то знак, чтобы при­шли за запиской?

— Совершенно верно. Я должен поставить на подоконник горшок с геранью. Но пока я этого не сделал, сразу к вам.

Еще раз внимательно перечитав записку, Лагутин вернул ее лавочнику:

— Ну что ж, можете ставить вашу герань — и ждите связного. Больше от вас ничего не требуется. За вами сегодня не следили?

Мендель сокрушенно признался Лагутину, пальцем постучав по виску:

— Это не выходит у меня из головы. Вроде бы я предпринял все предосторожности: в лавке оставил жену, ушел через черный ход, к вам добрался так, как учил ваш молодой сотрудник, — дворами.

— Вы действовали благоразумно.

— Товарищ Лагутин! Я рискую жизнью! Вы просто обязаны сообщить обо мне в ВЧК! — чуть ли не со слезой в голосе взмолился Мендель.

— В таком случае, я должен сообщить и то, как вы торговали награбленным, — жестко сказал Лагутин.

— Но ведь я же осознал! — жалостливо воскликнул лавочник.

— Можете идти, — заканчивая разговор, поднялся Лагутин. — А насчет Дзержинского, если уж вы так настаиваете, я, пожалуй, выполню вашу просьбу.

— Нет-нет, я не настаиваю! — вскочил Мендель со стула, выпятил вперед руки, словно защищаясь от удара. — Пусть все останется между нами. Товарищ Дзержинский может неправильно истолковать некоторые моменты.

— Я тоже так думаю, — усмехнулся Лагутин.

Записку Бусыгина из лавки Менделя забрали уже на следующий день. За ней явился оборванный беспризорник с плутоватыми глазами и окурком в зубах. Лавочник чуть было не вытолкал его в шею, и только после того, как мальчишка дважды повторил пароль, до Менделя дошло, что это связной.

Чекистам удалось проследить, как на Духовской улице беспризорник ловко опустил записку в карман шинели высокого, представительного военного. Как и догадывался Лагутин, адресатом оказался начальник артиллерийского управления штаба военного округа Ливанов.

Теперь предстояло еще внимательней следить за каждым шагом бывшего полковника.

Получив записку, Ливанов тут же позвонил в Москву, во Всероссийский штаб Красной армии, некоему Труфилову, ведавшему артиллерийскими поставками.

Результат этого разговора не замедлил сказаться — из Москвы пришла телеграмма: отправить в район действия Шестой армии Северного фронта очередной эшелон с артиллерийским вооружением. Сопровождать его предписывалось начальнику артиллерийского управления Ливанову.

В тот же день вечером, как пришла телеграмма, председатель губчека ознакомился с ответным письмом Ливанова:

«Пятнадцатого июля в пять часов утра со станции Всполье выйдет эшелон с оружием для Шестой армии Северного фронта. Я сопровождаю его. Нападение на эшелон вызовет отчаянное сопротивление охраны, парализовать ее действия я не смогу. В случае диверсии на железной дороге из города немедленно будет выслано подкрепление, и мы не сможем завладеть оружием в полной мере, тем более артиллерийскими орудиями. Поэтому для успешного проведения операции я предлагаю следующий план.

Отряд наших людей численностью пятнадцать—двадцать человек, желательно фронтовиков, ночью пробирается на станцию Всполье и проникает в товарный вагон, который будет стоять в тупике. Перед самым отходом эшелона я сообщаю начальнику охраны о приказе из штаба прицепить этот вагон, якобы с обмундированием, к составу. На ходу поезда нужно ликвидировать охрану и занять ее место у артиллерийских орудий и на вагонных площадках. На разъезде сорок