чтобы сократить или, по крайней мере, не увеличивать количество ядерных ракет, которые одна из двух сверхдержав нацеливала непосредственно на территорию другой, то есть оружия с очень большой дальностью действия. Ядерные ракеты с меньшей дальностью, то есть направленные только на Европу, здесь не обсуждались, поскольку они не отражались на прямой взаимной угрозе сверхдержав. Однако именно в этой области Советский Союз с 1977 года провел значительную модернизацию, заменив около 600 устаревших ракет на новые ракеты типа SS 20 с гораздо большей разрушительной силой. Это поставило под угрозу основной принцип холодной войны в Европе – «баланс угроз». Согласно этой доктрине, мир обеспечивался тем, что риск быть уничтоженным в результате контратаки был слишком велик для ядерного агрессора. Но значительное превосходство Советского Союза в Европе, как в обычных силах, так и в ракетах средней дальности, изменило этот баланс. Во всяком случае, так считали те западноевропейские политики, которые опасались, что безопасность Европы станет второстепенным фактором для двух сверхдержав, если они согласятся сохранить или сократить свои стратегические вооружения. ФРГ особенно страдала от такого сценария, поскольку все планирование предполагало, что война обычными вооружениями, а также война с применением ядерного оружия средней дальности будет происходить в основном на территории Германии, в то время как сама ФРГ не имела ядерного оружия и не могла напрямую влиять на политические решения по ядерному вооружению и разоружению[62].

Бывший министр обороны и нынешний канцлер Шмидт был не чужд таких стратегических соображений. В октябре 1977 года он обратил внимание на эту опасность отрыва Европы от структуры безопасности сверхдержав в широко освещавшейся речи в Лондоне: «Ограничение стратегических вооружений, ограниченное мировыми державами США и Советским Союзом, должно ухудшить потребности безопасности западноевропейских союзников по отношению к Советскому Союзу, который в военном отношении превосходит их в Европе, если не удастся уменьшить существующие различия в Европе параллельно с переговорами ОСВ»[63]. Поэтому Шмидт призвал США разместить в Европе ракеты средней дальности, чтобы компенсировать расширение советских арсеналов.

Это требование не было бесспорным, поскольку Франция и Великобритания также модернизировали свои ракеты средней дальности и увеличили их количество, но они не учитывались при расчете «баланса» между большими державами. Поэтому анализ Шмидта был встречен в Советском Союзе с непониманием. США также сначала не решались согласиться на требование Шмидта о размещении американских ракет средней дальности в Европе для компенсации расширенных советских арсеналов. Однако отношения между США и Советским Союзом начали неуклонно ухудшаться с 1977–1978 годов, в основном из‑за участия СССР в делах Африки, которое американцы воспринимали как все более агрессивное. Таким образом, решимость американцев быть более жесткими по отношению к Советскому Союзу возросла, и они согласились разместить ракеты средней дальности в Европе в соответствии с пожеланиями европейцев.

Однако в Западной Европе, особенно в ФРГ, продвижение Шмидта тем временем вызвало много критики. Значительная часть населения считала результаты политики разрядки необратимыми, а поскольку вооружение новыми ядерными ракетами явно ставило под угрозу баланс между Востоком и Западом, она встретила всеобщее неприятие. Такое отношение было широко распространено, не в последнюю очередь в СДПГ, и Шмидт смог провести свою линию в своей партии, только предложив двухвекторный подход: от размещения можно будет отказаться, если Советский Союз соответствующим образом сократит свой потенциал средней дальности. Если он этого не сделает, то следует разместить. НАТО последовала этой линии и 12 декабря 1979 года наконец приняла свое «двойственное решение»: если Советский Союз не разоружится в области ракет средней дальности, НАТО также разместит такие ракеты – «дооборудует», как гласила официальная фраза.

Это решение стало выражением возобновления конфронтации между блоками, которая начала обостряться в конце 1970‑х годов и вскоре была названа «второй холодной войной». Здесь произошло несколько событий. Раскрытие миллионов убийств, совершенных коммунистами «красных кхмеров» в Камбодже против собственного населения, вновь привлекло внимание всего мира к потенциалу насилия коммунистической политики. Вторжение советских войск в Афганистан в конце декабря 1979 года и последующий бойкот Олимпийских игр в Москве со стороны Запада ознаменовали окончательный конец разрядки. Впоследствии США не ратифицировали уже согласованные соглашения об ограничении межконтинентальных ракет. Кроме того, победа левых революционеров в Никарагуа и развертывание контрреволюционных войск США обострили прокси-конфликт между двумя сверхдержавами в Латинской Америке, как и в других регионах мира[64].

Если понимать эти события в привычных категориях холодной войны, то в 1978 году с исламской революцией в Иране на сцене появился новый фактор международных отношений, который невозможно было вписать в прежние глобальные линии конфликта. Этот новый вызов Западу достиг первой кульминации в захвате в заложники сотрудников американского посольства в Тегеране с ноября 1979 года по январь 1981 года. В экономическом плане он был связан с напряженностью между нефтедобывающими и промышленно развитыми странами, которая наблюдалась с начала десятилетия, и как таковой послужил толчком для второго мирового экономического кризиса. В политическом плане это была часть конфликта между Западом и постколониальными странами Юга, поскольку ориентированный на Запад режим шаха Пехлеви на протяжении десятилетий пользовался сильной поддержкой США и теперь был устранен в результате народного восстания. Здесь были параллели с другими антиколониальными и антизападными освободительными движениями в третьем мире. Но в отличие от них, иранские революционеры не были марксистами, а возглавлялись исламскими клерикалами, и их целью был не социализм, а исламское религиозное государство. Это событие оказало значительное влияние на другие страны с преимущественно мусульманским населением, особенно на арабские государства. Ибо надежды на политическое будущее и экономический прогресс, а также уверенность в себе и гордость по отношению к доминирующим индустриальным государствам больше не сочетались здесь с коррумпированными националистическими военными диктатурами, которые, как в Ливии, Египте или Сирии, делали ставку на индустриализацию и модернизацию, пусть даже в государственном социалистическом варианте. Вместо этого зарождающийся исламизм пропагандировал свой собственный путь прогресса, основанный на автохтонных, прежде всего религиозных традициях и агрессивной антизападной ориентации[65].

В результате глобальные линии конфликта начали смещаться. Наряду с напряженностью между Востоком и Западом возник конфликт между Севером и Югом в политических, экономических, культурных и религиозных категориях, который здесь предстал как противостояние между политическим исламом и промышленно развитыми странами. Однако как таковая она затронула и Советский Союз, что вскоре стало очевидным. Ведь Запад воспринял вторжение Советской армии в Афганистан как расширение Советского Союза за пределы пространства, на котором он ранее доминировал. Однако в действительности это было продиктовано, прежде всего, страхом советского правительства перед распространением исламизма в Афганистане и, таким образом, в южной части Советского Союза, где