о том, куда должны были отбыть этнически «нежелательные» лица (только из Бессарабии и Буковины «переводу» подлежало свыше 1 млн человек), однако он совершенно ясно исходил из того, что их предстояло попросту изгнать из своих домов и земельной собственности[1265]. Более того, одобрение им плана «колонизация» этническими румынами сельских центров ремесла и торговли, особенно в восточной части Молдовы, означало, что проживавшие там евреи также подлежали «эвакуации»[1266]. Напомним, что эти записи И. Антонеску сделал через полтора месяца после приостановки депортаций, что может означать только то, что на тот момент он всё еще надеялся возобновить их в будущем.

Подобно другим планам этнической чистки, разработанным в период диктатуры И. Антонеску, план ГСРКИ так и не был осуществлен. Хотя в конце февраля 1943 г. под давлением армии И. Антонеску утвердил немедленное (т. е. не дожидаясь «эвакуации» всех этнических меньшинств) расселение 15720 ветеранов войны на «освобожденных» 315 152 га в Бессарабии и назначил начало операции на 1 апреля 1943 г., похоже, приказ был в скором времени отозван, поскольку архивы не сохранили свидетельств принятых в этом направлении мер (документы, проясняющие непосредственные причины такого решения, также не найдены).

Что касается перемещения этнических румын, проживавших к востоку от Днестра, в Бессарабию и в Буковину, то очевидно, что Ион Антонеску прочел отчеты румынских исследователей, отмечавших низкий уровень национального самосознания у восточных румын, и согласился с ними. Он почти дословно повторил их выводы, когда отклонил предложение Антона Голопенции от мая 1943 г. о немедленной «репатриации» восточных румын. Те же самые аргументы Кондукэтор привел на заседании Совета министров 16–17 ноября, когда отклонил план обмена населением, поддержанный возглавляемой Михаем Антонеску межведомственной комиссией. По иронии судьбы, в этом случае упрямство и подозрительность Кондукэтора уберегли сотни тысяч людей от напрасных страданий.

Глава 18

Пусть уезжают, но не возвращаются

Выступая на заседании Совета министров 26 февраля 1942 г., Ион Антонеску сказал: «В моих интересах и интересах страны позволить всем, кто хочет, уехать, потому что я хочу воссоздать чистоту массы Румынского Народа и частым гребнем вычесать всех чужаков из Румынского Государства»[1267]. Хотя это было сказано в связи с частной ситуацией «эвакуации» расселенных советскими властями в Бессарабии поляков и украинцев, эта декларация – более общий аспект «политики населения» режима, который состоял в том, чтобы облегчить выезд из Румынии «этнических чужаков» с последующим запретом на их возвращение. Эта политика проводилась скрытно, поспешно, административными методами при отсутствии законодательной базы, т. е. была, как показало исследование ГСРКИ от 1 августа 1942 г., незаконной[1268]. Тем не менее она проводилась неустанно даже в тех случаях, когда ее мелочная подлость становилась смешной. Ее преимущество было в том, что она не требовала длительных и сложных переговоров и, поскольку проводилась втайне, не навлекала на Румынию обвинений в варварском обращении с меньшинствами. Рассмотрим вкратце, как эта политика проводилась на практике.

Получив 17 февраля 1942 г. донесение, что группа молодых мадьяр из румынской части Трансильвании, уклоняясь от призыва в румынскую армию, нелегально перешла границу с Венгрией, Ион Антонеску наложил следующую резолюцию: «Оставьте их в покое. Кто уходит, тот больше не вернется. Если вернутся, обращаться по закону [как с дезертирами]». И несколькими днями позже, на докладе о том, что мадьярские ирредентисты начали подговаривать молодых этнических венгров бежать в Венгрию, он написал: «Очень хорошо»[1269]. Те же слова были написаны на донесении ССИ от 23 марта 1943 г. о побеге группы болгарских студентов в Болгарию, с добавлением: «Обратно, однако, не принимать»[1270]. Молодым украинцам из северной Буковины и с севера Бессарабии, желающим примкнуть к боевым отрядам ОУНовцев, разрешалось беспрепятственно перейти границу в Галицию, где немцы собирались их использовать против советских войск и партизан; при этом они лишались румынского гражданства[1271]. Этническим румынам из Бессарабии и северной Буковины, которые во время советской оккупации добровольно (в поисках работы) или принудительно покинули провинции и перебрались в глубь советской территории, либо, будучи призваны в ряды Красной армии, дезертировали или попали в плен, было разрешено, хоть и после тщательного отбора, вернуться на родину, но этой возможности были лишены румынские граждане нерумынской национальности с этих территорий, оказавшиеся в аналогичной ситуации. Эти люди были лишены румынского гражданства и отправлены в Транснистрию, где проживали под жандармским надзором[1272]. Этническим немцам, эвакуированным осенью 1940 г., изъявившим желание вернуться, за малыми исключениями также было отказано в разрешении, а этническим украинцам, ушедшим вместе с немцами в 1940 г. из-за страха перед советскими репрессиями, было запрещено возвращаться безо всяких исключений[1273].

Начавшееся после Сталинградской битвы отступление немцев и румын на запад, которое закончилось советским вторжением в Румынию в августе 1944 г., привело к бегству десятков тысяч людей на запад. Многие из этих беженцев, во время оккупации сотрудничавших с оккупантами из стран Оси, сейчас отчаянно пытались спастись от сталинского НКВД. Некоторые из румынских лидеров, включая, например, военного министра генерала К. Пантази, считали, что Румыния морально обязана оказать помощь и предоставить убежище этим несчастным и обездоленным, но Кондукэтор остался непреклонным. Он приказал запретить всем румынским гражданам иной, чем румынская, национальности, независимо от того, насколько велика была вероятность того, что они подвергнутся наказанию со стороны советских властей за сотрудничество с румынами, переходить на румынскую территорию[1274]. Русские квалифицированные рабочие, которые в феврале 1944 г. были привезены на румынскую территорию, видимо, немцами для отправки в Германию, должны были находиться под строгим надзором, чтобы ни один из них не остался в стране[1275]. Даже 19 мая 1944 г. И. Антонеску приказал подвергнуть проверке всех беженцев из Бессарабии и отправить тех, кто «не признан [этническими] румынами <…>, в Германию» (хотя на этот раз он разрешил оставить «необходимых [румынской экономике] специалистов»)[1276]. Даже этническим украинцам – беженцам из северной части Буковины (занятой Красной армией в конце марта – начале апреля 1944 г.) в южную – было запрещено укрыться в остальной части страны. Михай Антонеску, издавший этот приказ 12 января 1944 г., добавил: «В первую очередь нужно воссоздать румынский блок в исторических и тысячелетних рамках»[1277].

Эффективность этих мер не поддается количественному измерению, но, вне всяких сомнений, она была весьма низкой. Единственной ее «пользой», возможно, было чувство удовлетворенности, которое И. Антонеску и другие подчиненные ему «очистители», похоже, испытывали, применяя эти меры. «По крайней мере, – думали они, – мы делаем кое-что, чтобы приблизиться к нашему идеалу, даже если ситуация не позволяет нам сделать нечто по-настоящему значимое».

Как было показано в этой