– Дмитрий, что вы говорите! Если поступать такими м??тодами,то это будет… вторая Чечня!

Я ответил жестко:

– Не надейтесь. Второй Чечни не будет.

В трубке наступило молчание, затем осторожный голос:

– Дмитрий, это в самом деле вы?.. Ребята здесь уверяют,что вы, но ваш голос… вы изменились, Дмитрий.

– Ничуть, – ответил я и в самом деле подумал, чтоничуть не изменился. – Это меняются обстоятельства, дорогой Джордж. Мыдолжны действовать соответствующим образом. Я и так слишком долго действовалпроповедями, в то время как вы – проповедями и кольтом. Вернее, кольтом и ужпотом проповедями. Над теми, кому удалось уцелеть. Если бы я не отдал приказпокончить с бандформированиями… а вы еще посмотрите на подземные бункеры, чтоони вырыли для долгой и затяжной войны!.. этот приказ дал бы кто-то другой. Сгенеральской фуражкой на голове. Но тогда бы и вся политика стала иной…

Он хмыкнул коротко, я понял, что этот вариант для него самыйудобный – можно сразу бросить все войска в Россию, спасая там демократию. Ктому, что так рано или поздно произойдет, они уже приучили не только свойнарод, но и наших тупоголовых в уже выигранной войне фильмов, киносериалов,компьютерных игр, где американские войска победно входят в разоренную Россию,спасают ее от злобных заговорщиков. На этом сценаристы осторожно останавливаются,ибо показывать то, что произойдет потом, – это взорвать Россию прямосейчас, да и весь мир осатанеет на США всерьез, ведь такая же судьба ждет всех,когда войска США окончательно вступят на их земли, «спасая демократию».

Пауза длилась, он дожимал меня этим многозначительныммолчанием, и снова я сдался первым, я же не техасский ковбой, я русскийинтеллигент, а русский больше всего похож на идиота, я имею в виду персонажодноименного романа Достоевского.

– У нас нет другого выхода, – сказал яторопливо. – Все другие варианты… привели бы к тому же результату. Толькос большей кровью.

И снова он промолчал, я как будто на экране видел его четкуюмысль: хрен бы тебе дали выбраться из этой войны с кобызами. Международныесанкции, протесты, давление, усиленная помощь кобызам со стороны Востока:оружием, добровольцами, золотом – все это заставило бы Россию сражаться спредельным напряжением сил на два фронта. А России такого не выдержать, рухнулабы сама, рассыпалась бы высохшими глиняными обломками.

– Насколько там серьезно? – спросил он наконец.

– Уже нисколько, – заверил я с некоторымзлорадством. – На этот раз, дорогой Джордж, мы учли промахи в Чечне иТатарстане. Поджигателям конфликтов некому будет посылать оружие. А отрядыдобровольцев встретят танки. Уже все решено. На этот раз мы успели.

В трубке хмыкнуло, в голосе послышалась некоторая издевка:

– В Чечне вы тоже не раз уничтожали бандформирования…полностью! Но они откуда-то рождались снова.

– Уверяю вас, – сказал я многозначительно, –на этот раз такого не случится.

– Тогда поздравляю вас, – сказал он, я чувствовалпо голосу, что ничуть не поверил, а генералы его спецслужб, что тоже слушают,сейчас отдают приказы направить кобызам новые эшелоны с оружием, перевести насчета крупных террористических организаций миллиарды долларов, чтобы тенемедленно перешли тайными дорогами в кобызский анклав. – Поздравляю суспешным завершением операции! Надеюсь, что мирные жители совершенно непострадали. До свидания, господин президент!

– До свидания, – ответил я вежливо и дождался,когда он положит трубку, как позвонивший первым. В соседней комнате Карашахинвскочил при моем появлении, охнул, лицо у меня наверняка цвета пересохшей бездождя земли.

– Что он такое сказал?

– Ничего нового, – ответил я хрипло, – нонамекнул, что, если мы прищемили хоть пальчик кому-то из мирных кобызов, насраспнут.

Он стиснул челюсти, я редко видел его таким, сказалсдавленно:

– У нас выбора не было.

– Да, – сказал я. – И мы эту реакцию зналинаперед.

– Господин президент, – проговорил он, – но уменя плохие новости. В районе реки Волчанка мы пропустили два крупных бункера.Похоже, кобызы как-то узнали об операции, успели уйти в укрытия, сейчас ведутпартизанскую войну.

– Долго не смогут, – сказал я безуверенности. – Рязанщина – это не горы. Правда, в том районе охрененнобольшой лес…

– Вот-вот. В войну с немцами партизаны строили такиеземлянки, что карательные отряды проходили поверху, ничего не замечая. Сейчасне землянки, а бетонные помещения на сотни бойцов!

– Боевиков.

– Простите, все верно – боевиков.

– Прочесать, – велел я. – Прочесать, несчитаясь с потерями. Если надо, перерыть весь лес на глубину ядерного взрыва,но отыскать до того, как нахлынут телевизионщики. Иначе сразу же пойдутрепортажи про героическую борьбу кобызского народа против иноземныхугнетателей!

– А у нас как минимум отменят все международныевыставки, фестивали, Олимпиаду, это делается в одно заседание, потом засядут завыработку мер, в чем нас прищучить еще….

– Да особо напрягаться не придется, – сказал яневесело. – Механизм отработан… Нас, и без того не богатых, постараютсяпустить по планете с нищенской сумой. А здесь, среди своих, взовьются соколаминоводворские да ковалевские… И стрелять их нельзя.

Он вежливо поинтересовался:

– Почему? Если уж принят вариант «Сулла»…

– Я сам недавно был Новодворским, – ответиля. – И Ковалевским. А ведь не враг же был, не враг… Так что давайте кстенке только карманников, вне зависимости от их калибра, а не идейныхпротивников. Идейные еще могут стать нашими, карманники – никогда.

Кремль мне казался островом, на который обрушились тайфуны ицунами со всех сторон сразу. Заговорили даже о военном перевороте, причем вкачестве военного диктатора кивали в мою сторону. Демократическая прессаподняла такой постыдный вой, что я начал стыдиться своей принадлежности кдемократам. Причем аргументов я не увидел, только рабское желание быть настороне сильного, то есть там, где США.

Сигуранцев появлялся ненадолго, исчезал, ему приходилосьзаново перестраивать всю систему, почти на корню уничтоженную прошлымправительством даже не демократов, а чего-то настолько стыдного в ролиправительства России, что во всех учебниках навеки останется позорнейшимпятном.

Карашахин тщательно отслеживал все отклики на ситуацию вРязанщине. На фоне кровавого уничтожения целого анклава отошли на второй планструктурные изменения в политике, вся Европа говорила и возмущалась толькоисторией с уничтожением кобызов.

– Господин президент, – сказал он многозначительно, –а все-таки реакция не столь уж… Не совсем уж!