Однако на этот раз были заданы неприятные вопросы по поводусобытий на Рязанщине. Я вежливо поблагодарил за желание помочь, но мы со своимипроблемами справляемся, еще раз спасибо, мы ценим ваше искреннее желание, чтобыРоссия процветала и все такое.

Едва закончилось с послами, на выходе из зала меняперехватил Карашахин, лицо тревожно-сочувствующее, сказал, сильно понизивголос:

– Господин президент, вы сейчас как себя чувствуете?

– Терпимо, – ответил я сварливо, – а что?

– Да так, ничего страшного… С вами желает говоритьпрезидент Соединенных Штатов.

– А, мать его… – вырвалось у меня.

Он спросил испуганно:

– Валокординчику? Или лучше нитроглицеринчику?

– Да иди ты… Он что, жаждет по прямому проводу?

– Да, господин президент. По красной линии.

Я нахмурился, красная линия была создана для оповещения онесанкционированном запуске ракет, чтобы противная сторона не решила, что нанее напали, и не нанесла ответный удар. Обычно же телефонный разговорсогласовывается сперва между канцеляриями, к нему подключаются спецслужбы, чтозаписывают голос, интонацию, дабы потом аналитики расшифровывали каждуюзаминку, паузу, изменение тембра и давали свое толкование, где чужой президентдает слабину, а где на коне.

– А что, с их стороны ракеты запущены?

– Нет…

– Тогда я сейчас занят, – ответил я. – У менясовещание. Но через три-четыре часа освобожусь.

– Хорошо…

Он повернулся уходить, я остановил:

– Нет, про совещание не говори. А то похоже, чтооправдываюсь. Просто сейчас занят, но через три-четыре часа освобожусь. Итогда, естественно, постараюсь тут же уделить время для разговора.

В его серых глазах мелькнуло одобрение.

– Хорошо, господин президент. Так и передам.

Он ушел, мое сердце сжалось в тугой ком, по всей грудинеразлилась тупая боль. Я боялся шевельнуться, эта тупая в любой момент можетстать острой, такое уже бывало. Карашахин уверен, что я нарочито тяну время,чтобы дать возможность нам лучше подготовиться к разговору, чтобы отыскатьдоводы поувесистее, да и надо дать понять хозяину заокеанской империи, что невсе страны все еще пристегнуты к его колеснице, как, к примеру, Англия, невсякий президент вскакивает навытяжку и ест глазами начальство. Но на самомделе чувствую, как в теле противно трепещет каждая жилка от страха и растерянности.Не знаю, что сказать хозяину империи, ведь мы с ним за время моегопрезидентства встречались десятки раз, общались, всегда находили не простоточки соприкосновения, но и стали почти друзьями. Он не такой уж и дурак, как унас считают, и хотя мужик в самом деле без образования, но у него природныйцепкий ум, очень практичный, приземленный, на звездное небо он в самом деленикогда не смотрел, на фиг оно его американскому огороду, но страну ведет умелои решительно к полному доминированию над всеми странами мира. Мы много говорилис ним о демократии, оба искренне полагаем, что демократия при всех еенедостатках – все же лучший вариант правления, у наших жен тоже оказались общиеинтересы, обе домашние клухи, все еще сами готовят варенья и соленья, хотя в супермаркетахэти продукты и дешевле и лучше. Но что я скажу, если спросит напрямик прокобызов?.. А там аналитики уже могли перебрать все варианты, из-за чего вРязанской области настоящая война, наткнутся на сообщения, что на тех земляхуже больше десяти лет располагается быстро растущий анклав нерусскогонаселения…

Ничего не придумав, я вернулся в свой малый кабинет, Ксенияпринесла большой стакан сока, выпил с охотой, на донышке углядел остатки белогопорошка. Не успел раствориться, не учли, что сок холодный, вязкий. Эх, Чазов,Чазов, ты хоть так стараешься пичкать меня лекарствами…

С полчаса знакомился с данными по Рязанщине. Зачисткупрактически закончили, но потери оказались чересчур велики. Стиснув зубы, яслушал сводки об убитых, раненых, пропавших без вести. Время от времени наэкране мелькало лицо Громова, он говорил громко и убеждающе, что, если быопоздали или чуть протянули, было бы намного хуже и неизмеримо труднее. Такчто, господин президент, вы приняли единственно правильное решение, никто бытак на вашем месте не поступил, даже я, военный человек, и то струсил бы, нерешился, а вы, вы…

Я сухо поблагодарил, отключился, несколько минут пыталсястроить стратегию взаимоотношений со странами Латинской Америки, но все времяпомнил о предстоящем неприятном разговоре с международным жандармом.

Внезапно вспомнился разговор о предвыборной ситуации в США.Впервые негры выдвинули своего кандидата на пост президента Соединенных Штатов.Не от демократической партии, за которую негры отдавали большинство голосов, ине от республиканской, где тоже немало негров, а от своей собственной,негритянской партии. Им пророчат полный провал, ибо если даже все-все негрыпроголосуют за негра, что немыслимо, то и тогда поражение, негров все-таки вСША даже меньше четверти населения. Но эти аналитики, как мне кажется, упускаютодну важную деталь, хорошо видную мне, русскому…

У нас, белых, есть такая неприятная особенность, следствиенашей сверхсилы, как вина перед более слабыми, более тупыми, более ленивыми,перед уродами. У нас в России это видно по тому, как в Якутии русские отдаютголоса за якута, полагая, что так справедливее: хоть якут и дурак, но здесь жеЯкутия! – а в США немалая часть белых может отдать голоса за негра,руководствуясь ложным чувством «справедливости» и вины перед более тупыми ибедными. А если учесть, что за негра наверняка отдадут голоса вселатиноамериканцы, а их в США уже больше, чем негров, то белое большинство можетждать неприятный сюрприз…

Ничего не придумав, мозг ищет спасительные лазейки в бегствеот реальности, сейчас вот возвожу на президентский трон Америки губастогонегра, а через минуту уже буду летать Бэтменом и наводить справедливость вовсем мире: всемогущий, бессмертный, молодой и красивый, кулаком разбивающийброню танка, взглядом прожигающий стены… озлился, отодвинул клавиатуру, поднялиз кресла зад и вышел в приемную. Ксения сразу же поинтересовалась, чем можетбыть полезной, я спросил, где засела инициативная группа по разработке новойполитики в сфере массовых коммуникаций.

Она кивнула на малый зал:

– Все там. Уже заказали пива, еще немного, и пошлют зацыганами. Петь вроде бы начинают.

– А что поют?

– Вроде бы гимн… на всякий случай. Место ведь такое!

– Я им попою, – пообещал я.

Из-за плотно прикрытой двери голоса не доносятся, здесьзвукоизоляция полнейшая, я потянул за ручку на себя, открылось бесшумно, застолом человек пять моих министров, а спиной ко мне Забайкалец, стоит,покачиваясь с пяток на носки и обратно, руки по-наполеоновски скрестил нагруди.