– До этого места мне понятно, – сказал напряженнослушавший Настю Коротков.

– А что тебе непонятно?

– Откуда Стоянов дешевого киллера откопал, да еще такбыстро. Так скоро только котята родятся, да и те, как говорят, слепые. Всегдапод рукой оказывается всякое барахло, а хорошую вещь – наищешься.

– Правильно, Юрик, абсолютно правильно, – кивнулаона. – Дешевый киллер действительно оказался у Стоянова под рукой. Давайбудем мыслить привычными категориями. Кто всегда под рукой у начальникамилиции?

– Милиционеры.

– А у директора театра?

– Актеры.

– А у начальника учебного центра?

– Студенты… то есть эти, как их… курсанты, –машинально ответил Коротков и тут же запнулся, уставившись на Настю изумленнымиглазами. – Ты что? Ты хочешь сказать, что Нурбагандова замочил один изэтих?

– А почему нет? Криминальный элемент, выскользнувшийкогда-то из наших рук или добросовестно стучавший на своих же. Чем он тебе неподходит для такого дела?

– Подожди, – Юра наморщил нос, как первоклассник,впервые старательно выписывающий буквы в тетрадке, – а как же остальные?Маньяк-то как же?

– А никак. Не было никакого маньяка, мы с тобой это ужедавным-давно поняли, только объяснение придумать не могли. Не было маньяка, ине было серии убийств в том понимании, к какому мы привыкли. Было семь разныхубийств, совершенных разными людьми, но по единому образцу. Причем образецразрабатывал явно не дилетант, а человек опытный и сведущий в криминалистике.Он ведь даже позаботился о том, чтобы по следам на шее трупа можно было сделатьвывод о высоком росте нападавшего. И ситуацию самого нападения разработал так,чтобы жертвы не чуяли опасности и не успевали собраться для сопротивления.То-то мы с тобой решили, что это была высокая женщина, которую никто изпогибших не испугался. Мы же были твердо уверены, что действует маньяк, аманьяки всегда одиночки. Вот тут и была моя ошибка. Они не были одиночками, онилибо все – женщины, либо совершали преступления вдвоем. И изображали в подъездепарочку. А обнимающуюся парочку кто испугается?

– Ты хочешь сказать, по каждому эпизоду проходятмужчина и женщина?

– Совсем не обязательно. Это могли быть и двое мужчин.Если мужчина средней комплекции наденет шубку или подчеркнуто женскую зимнююкуртку с капюшоном и повернется к тебе спиной, а другой мужчина при этом будетего нежно обнимать или даже целовать, вряд ли ты подмену заметишь. Остаетсяоткрытым вопрос: зачем все это?

– Ну как зачем? Чтобы спрятать труп Нурбагандова, этоже очевидно. Ты сама мне сто раз Честертона цитировала и говорила про лист влесу и мертвое тело на поле боя.

– Говорила, – задумчиво повторила Настя. – Ноя все равно не понимаю. Нурбагандов – явно не та фигура, ради которой стоитгородить весь этот кошмар. Нет, Юрка, тут что-то еще. Какая-то гадость… Ох,прав был старик Денисов, когда предупреждал меня, что с программой не чисто, отнее за версту несет криминалом. А я, дура самонадеянная, ему не верила.

– Ася…

Юра замолчал и принялся сосредоточенно изучать коробку ссахаром, стоявшую на столе, словно надеясь увидеть на белой с синим картоннойкрышке что-то необыкновенно интересное и совершенно новое.

– Да? Что ты хотел сказать?

– Получается, что Леонид Петрович связан с этойпрограммой.

– Получается, – спокойно подтвердила она, глядя всторону.

Она боялась встречаться глазами с Коротковым, потому чтопрекрасно знала, о чем он собирается с ней поговорить. Но говорить об этом ейне хотелось.

– Как ты собираешься действовать дальше?

– Еще не знаю. У меня так быстро решения не появляются,мне надо как следует подумать. А у тебя самого есть предложения?

– Есть, но ты меня убьешь за них.

– Рискни, – предложила она, вымученно улыбаясь,потому что заранее знала все, что скажет ей Юра, и точно так же знала, что несогласится с ним ни при каких условиях.

– У нас все равно больше нет на примете фигурантов,связанных с программой. Стоянов погиб. Остается только твой отчим.

– Ну и?

– Ну и ничего. Надо сесть ему на хвост, он нас приведетк остальным.

– Нет, – холодно ответила она, по-прежнему неглядя на Юрия.

– Асенька, но ты же понимаешь, что официальным путем мыничего не добьемся. Если Стоянов числится сотрудником аппарата правительства,каким-то там референтом, а на самом деле командует учебным центром, значит, насамом верху заинтересованы в секретности. Нам в шесть секунд дадут по шее иотправят улицы мести.

– Я сказала – нет.

– Ну Ася, это же глупо. Ты сама подумай, другого пути унас нет. Ты ведь хочешь довести дело до конца?

– Хочу. Но не таким путем.

– А другого нет.

– Будем искать.

– Я не понимаю твоего упрямства! – вспылилКоротков. – Чего ты добиваешься? Что ты выгадываешь? Ты же все равнознаешь, что Леонид Петрович в этом участвует, так какой смысл закрывать глаза иделать вид, что этого прискорбного факта не существует? Ты сама-то все время онем помнишь, мучаешься, страдаешь.

Настя встала, медленно прошлась по кабинету до окна, потомповернула назад и дошла до двери, прислонилась к ней. Коротков развернулся насвоем стуле, чтобы сидеть к Насте лицом, и выжидающе смотрел на нее.

– Ну что ты молчишь? Возрази мне, скажи что-нибудьумное и веское, только не гляди с выражением вечного укора.

– Юра, – тихо сказала она, – я никогда небуду следить за своим отчимом. Ты можешь относиться к этому как угодно, тыможешь считать меня абсолютной идиоткой, но я ничего не могу с этим поделать. Яне буду ни о чем его спрашивать и не буду за ним следить. Вот и все. Давайпопробуем придумать другие способы.

– Но почему, Ася? – в отчаянии воскликнулон. – Почему? Все равно ты уже знаешь правду. Какой смысл засовывать головув песок?

Она покачала головой, отошла от двери и снова двинулась кокну.

– Ты не прав, я не пытаюсь закрыть глаза на правду. Ядействительно все время помню о ней, хотя видит бог, хотела бы забыть. Но естьвещи, которые я не могу делать. Понимаешь? Не могу – и все тут. Я не могуследить за человеком, который меня вырастил и воспитал, которого я любила и досих пор люблю, которого называю папой. Не могу я, Юра! Не могу, не могу!

Она почти сорвалась на крик, но тут же взяла себя в руки.Отвернувшись к окну, она смотрела на густой пушистый снег, уже несколько часовпадавший на грязные улицы и серые дома. В сгущавшихся сумерках не было виднопочти ничего, кроме устилавшего город снега. И внезапно ей захотелось, чтобыснег шел и шел, сыпал беспрерывно много часов, дней, недель, месяцев, чтобынакрыл собой в конце концов весь город вместе с домами и людьми и чтобы всекончилось. Они все будут погребены под снегом и рано или поздно умрут. Никто небудет никуда ходить, никто не сможет никому звонить, все так и останутся на техместах, где их застал снегопад, и жизнь замрет на этой самой точке. И больше неслучится ничего плохого. Правда, и хорошего тоже не случится, но с этим вполнеможно примириться, оно и без того нечасто случается.