– Устал, болезный? – зевнув, бросил главарь. – Я быс тобой еще поиграл в психологические этюды за все твои фокусы, да временижалко, пора... – Он вынул нож, протянул руку над полом, держа за кончикрукоятки двумя пальцами, отпустил. Клинок глухо стукнул, вонзившись впол. – Полежишь еще, не сдохнешь. Девочка притомилась, сам понимаешь,отдохнет и придет. Там какие-то шмотки валяются, можете взять на бедность – ичтобы духу вашего здесь не было, я вам не нянька. Если запоретесь – в глаза васне видел, так по телефончику из Европ и отвечу... – Он полез в карман,вытащил несколько зеленых бумажек и, не глядя, кинул на стол. –Персональная премия Катюше, заслужила. Приятную ляльку ты себе урвал, обормот.Ну, пока. Чтоб нам больше в жизни не увидеться.

Встал и, не обернувшись, вышел. Вскоре на улице мягко заворчалмотор, машина отъехала. Мазур выдохнул сквозь стиснутые зубы, невероятно яркопредставив, как вонзается в живот блестящее лезвие, медленно ползет вверх, и вразрез вываливаются исходящие парком скользкие кишки. И тут же глухо взвыл,понимая, насколько далеки от реальности мечты.

Сколько времени прошло, он не знал. Вошла Ольга, слегкапошатываясь, с распущенными волосами, еще непросохшими толком, халатик лип квлажному телу, пояс завязан кое-как. Подошла и неуклюже опустилась рядом напол, уставилась на него с непонятным выражением, разбросав полы халатика,опершись рукой на темный паркет. Она определенно была пьяна, шея и грудь – всветло-багровых отпечатках зубов, чужой мужской запах еще пробивается сквозьаромат чисто вымытого тела и незнакомых духов.

– А молодец я? – спросила она, кривоусмехнувшись. – Выкупила... Как-кая артистка во мне погибла...

– Развяжи, – глухо сказал Мазур. – Вон там ножторчит...

Она, пошатнувшись, встала и пошла за ножом. Долго возилась,довольно громко ругаясь словами, каких Мазур от нее прежде не слыхивал. Наконецсправилась. Все тело у него затекло, стало деревянным, и он еще долго лежал,разгоняя кровь по жилочкам, заученными движениями разминая мускулы, осторожношевеля конечностями. Встал. Все тело зудело от ползущих под кожей мурашек.

Ольга, усевшись на мягкий пестрый диван, отхлебнула прямо изгорлышка, утерев подбородок запястьем, протянула ему бутылку с незнакомойэтикеткой:

– Глотнешь?

Он взял бутылку и швырнул в камин. Усердно пытаясь загнатьвглубь все эмоции и чувства – которых к тому же не мог четко распознать, стольдикая была смесь, – сказал негромко:

– Надо уходить.

За окнами и в самом деле занимался рассвет.

– Да погоди ты! – неожиданно зло встрепенуласьОльга. – Дай посидеть спокойно, оклематься, все ведь болит, во все дыркидрали, козлы поганые! Знаешь, что такое «вертолет»? А «моргунчик»? А меня вотнаучили... Отвернись ты, убери харю! Дай полежать...

Мазур неуклюже отвернулся к камину, сел в жесткое деревянноекресло и тупо смотрел на черный пепел, из которого торчали осколки бутылки,отбитое фигурное горлышко. Украдкой покосился через плечо: Ольга лежала внизлицом, непохоже, чтобы плакала, только плечи слегка вздрагивали.

В душе у Мазура причудливо смешались теплая благодарность излость на Ольгу – он все прекрасно понимал, он любил ее, но внутри бушевалочто-то настолько первобытное, черное, что в этот миг хотелось ее убить за то,что побывала чужой. Возможно, она чувствовала то же самое, когда посылала его кВике...

Он смотрел в камин. Не сразу понял, что за ассоциациявсплыла, – потому что давно приучил себя забыть о ней...

Девять лет назад, чертовски далеко отсюда, три аквалангистабесшумно всплыли у безлюдного ночного берега, буксируя за собой объемистые,тяжелые мешки. Вопреки их обычной практике берег был абсолютно мирным, тамникто не воевал, не стрелял и не собирался в обозримом будущем стрелять –пастораль... По здешним стандартам места были глухие и отдаленные, необремененные асфальтовыми дорогами и спутниковыми антеннами. Единственнымстроением был как раз коттедж, куда они бесшумно двинулись, вскинув мешки наплечо, включив приборы ночного видения.

Они управились за семнадцать минут. Всего лишь заменилиполовину лежащих у камина аккуратных полешек на принесенные с собой,неотличимые на вид – вполне вероятно, кто-то как раз и получил ордена заобеспечение этой неотличимости. Мазур и его ребята получили свои через двенедели – и, хотя им не сказали при этом ни единого слова, все трое понимали:сработало.

Конечно, они так никогда и не узнали, один ли нагрянул всвой загородный коттедж неизвестный им по имени хозяин, с любовницей или сприятелями. Не узнали, на кого именно ставили капкан, на хозяина или кого-то изгостей. Известно им было одно:н е о т л и ч и м ы еполенья, стоило им разгореться, моментально выделили такое количествонервно-паралитического яда по имени фосген, что хватило на весь дом...

Так вот, камин в том благополучном коттедже чертовскипоходил на тот, возле которого сидел сейчас Мазур, не зная, как ему жить дальшес п р о и с ш е д ш и м. Еслиподумать, ничего удивительного: козел в золотых очках мог дать мастеру дляобразца красивый импортный журнальчик, тот самый, который приглянулся ипокойному хозяину т о г о коттеджа...

Он невольно поежился: столько веков талдычат про судьбу, рок,Фатум и законы возмездия, вполне может оказаться... «Но я же не верю! –воззвал он про себя неизвестно к кому. – Не верю, если серьезно, ни вБога, ни в черта, ни в рок! Почему же оно получило право меня достать?!» Встал,неуверенно подошел к Ольге. Бесшумно присел рядом, коснулся ее плеча кончикамипальцев, погладил по голове. Она тяжко, прерывисто вздохнула, подняла голову.Глаза были сухие, огромные, совершенно трезвые.

– Знаешь, что самое поганое? – спросила онатихо. – Нравилось мне, чуть ли не на всем протяжении, сто разкончала... – и вновь уронила голову.

– Забудь, – сказал Мазур как мог мягче, погладил поплечу, секунду поборовшись с неодолимым желанием сомкнуть пальцы на изящнойшее, покрытой пятнами засосов. – Представь, что мы оба заснули недели надве, дикий сон видели...

Он еще долго сидел, гладя ее по волосам, а она лежала, какмертвая, и в голове по какой-то вовсе уж неведомой ассоциации звучал гитарныйперебор, хрипловатый голос Ирки-философички, той самой бессовестно красивойинтеллектуалочки, объяснившей им, что они – экзистенциалисты:

Или это мы летим неистово,

или это нас волна несет.

Так порою отплывают пристани,

а стоит идущий пароход...

Тогда он верил, что Ирка писала стихи сама, лишь нескольколет спустя случайно узнал, что она их слизывала из старых эмигрантскихжурналов...

По тайге они шли часа два. Сущие пустяки по сравнению с тем,что пришлось вынести, – прогулка вокруг песочницы...