идти вперед, оставаясь за их спинами, и вот, при объезде аванпостов, снайперская пуля попала ему в голову. Подчиненные считали его образцовым генералом, любимым командиром отборной дивизии. Может показаться обидным, что он погиб не на десантной операции, к которым он так усердно готовил своих бойцов и готовился сам, а при рутинной инспекции наземных сил, но это достойный конец для солдата – расстаться с жизнью, скрупулезно выполняя не самые зрелищные из своих обязанностей.

Я и сам хотел бы встретить смерть именно так – но желательно ближе к концу войны, поскольку было интересно досмотреть это шоу до конца, а пережить ее я никогда особо не рассчитывал (даже сейчас, по прошествии более трех лет после победы, не перестаю удивляться, что жив). На тот свет я не торопился, но когда (нечасто) приходили мысли на эту тему, казалось безосновательным рассчитывать, будто удача чудесным образом будет бесконечно хранить меня от смерти. В целом эта перспектива не слишком заботила, но все-таки хотелось бы закончить дни свои как-то благопристойно. Было бы ужасно глупо разбиться в автокатастрофе или, того хуже, попасть под бомбежку во время вынужденного визита в штаб командования.

Дни нашей рискованной изоляции в Таранто подошли к концу. Теперь всюду были наши войска (ну или так казалось по сравнению с былой малочисленностью). Из Альтамуры немцев без особых усилий отбросили силами 1-й воздушно-десантной и 1-й канадской дивизий. Части 78-й дивизии и 4-й бронетанковой бригады высадились в Бари и шли на север по побережью. События развивались стремительно. В определенный момент даже показалось, что мы вот-вот погоним немцев прямо до Альп. Но я всегда неуютно чувствовал себя в толпе и хотел поскорее вернуться к нашим одиночным предприятиям, опасным, но таким спокойным.

Как только Жан Канери высадился в Таранто с основными силами PPA и всей нашей техникой, я сразу дал Юнни особое поручение: забрать тех из наших бойцов, которых он тренировал в Северной Африке, и в интересах 4-й бронетанковой бригады немедленно отправляться на разведку полуострова Гаргано на правом фланге нашего наступления. Даже по меркам нашего небольшого подразделения с его неформальными порядками Боб Юнни выделялся полным отсутствием отчужденности, свойственной командирам. Он жил бок о бок со своими людьми, сблизился с ними крепче прочих, участвовал во всех их шутках и выходках, а в ответ получал безграничную преданность. Они прозвали его Шкипером и во всем следовали его примеру. Юнни требовал строгой дисциплины и не упускал из виду ни одной ошибки, но в то же время без особых усилий поддерживал атмосферу авантюр и высокий боевой дух. Там, где я просчитывал шаги, Боб будто бы действовал импульсивно: на самом деле он тщательно готовил свои планы, но его голова работала так быстро, что, казалось, решения принимаются спонтанно, и он бросался вперед с азартом, скрывавшим его шотландскую предусмотрительность.

Несмотря на то что его отряд участвовал в боевых действиях больше, чем любой другой, и лишь единожды не выполнил поставленную задачу, Юнни терял меньше всего бойцов по сравнению с остальными. Сам он, как заговоренный, за войну не получил ни царапины – и шутил, что из-за его худобы пули от него отскакивают. К отбору людей в свой отряд он подходил очень строго, регулярно отвергая новобранцев, которых я ему предлагал, с комментариями вроде: «Он мне не нравится» или «Этот не для нашего патруля». Для Боба было лучше отправиться на дело с меньшим количеством людей, чем взять с собой того, кто не соответствовал его требованиям. С момента своего возникновения патруль «B» стал закрытым мирком, отборным отрядом внутри нашего собственного. Иногда они были невыносимо самодовольны и уверены в своем превосходстве. Честно признаюсь, порой мне даже хотелось, чтобы разок неудача сбила с них спесь.

С другой стороны, эти парни все время были так веселы, что на их периодическое бахвальство никто не обижался. Мне даже казалось, что бойцы, служившие под началом более степенных командиров вроде меня самого, завидовали привилегиям зачисленных в патруль «B». Те вдохновенно наслаждались и путешествиями, и сражениями, и неожиданностями, и опасностями бродячей жизни. Что до ее тягот, они умели настолько предусмотрительно наладить быт, что, когда в качестве исключения им случалось пропустить ужин или провести ночь в грязи, они просто смеялись над таким происшествием. Боб Юнни знал: его людей и его самого стимулируют опасность и работа, а вот голод, холод и рутина (именно в таком порядке) неизбежно привели бы в уныние. Поэтому неудивительно, что на бортах их джипов часто болталась привязанная дичь или домашняя птица, иногда купленная, но чаще «случайно попавшая под колеса». А как минимум однажды их капрал Бен Оуэн, высунувшись из джипа, поймал гуся за шею на полном ходу. (Это достижение мы все потом безуспешно пытались повторить.) При любой возможности перекус превращался в пир: пока они набивали животы, их мозги отдыхали от скуки ожидания и наблюдения.

Вместо продуваемых сквозняками замков на вершинах холмов они выбирали для ночлега добротные деревенские дома или хотя бы крестьянские лачуги, а если и того не попадалось, строили себе шалаши. Они никогда не ложились спать на холоде и под дождем, если, потрудившись, можно было проснуться в тепле и сухим. Так что если в такой день они не сталкивались с врагом, то хотя бы брали верх над погодой и, забравшись в спальные мешки, засыпали с чувством выполненного долга. Таким образом поддерживался комфорт и солдаты сохраняли хорошую физическую форму. До изнеженности, конечно, дело не доходило, но мотивация всегда оставалась высокой.

Откуда бралась эта мотивация, в чем заключалась? Сами они не знали, а если и знали, то не смогли бы сформулировать. Чаще всего они отвечали что-то вроде: «С парнями здорово, да и поразвлечься хочется». Но это утверждение никак не затрагивало специфическую форму наших развлечений, поэтому вопрос оставался открытым. Если учесть, что каждого из них отбирал я, а затем наблюдал за ними и опекал их на протяжении нескольких лет, изгоняя тех, кого признавал негодными, смею заверить, что об их мотивах я знал больше, чем любой из них. Они бы, безусловно, посмеялись над моей теорией и в очередной раз повторили бы: «Да просто с парнями здорово и хочется развлечься, именно так и никак иначе», но, я думаю, присутствовало кое-что еще, и тут никто из них меня не переубедит.

Сразу скажу, что у каждого из нас, безусловно, имелся свой набор причин получать удовольствие от нашей работы в разведке: может быть, побег от властной матери или нелюбовь