А тот, кто прежде был другом, стоял с железом в руках, и потего пах смертью, и обрывки приказов крутились в голове собаки, никогда незнавшей грани между Добром и Злом…

Ринат встретил прыгнувшего ротвейлера длинной очередью. Псуразнесло в клочья голову и оторвало лапу. Он упал к ногам охранника —дергающийся комок окровавленной плоти.

— Вас я убью с большим удовольствием, — прошептал Ринат. Унего перехватывало дыхание. — Сучки! Ты зачем его напустила?

— Это не я, — быстро сказала Мария. — Он сам!

Порой все зависит от случайности. Сейчас остервеневшийохранник мог срезать их одной очередью.

И не будет сил, чтобы исцелить Анну — и себя.

— К стене, бляди!

Он зря дал волю гневу.

ПОМОГИ МНЕ, ДОБРО…

— За что ты ругаешь нас? — сказала Мария, послушно отступаяк стене.

— За что? Разве мы виноваты…

Ствол пистолета посмотрел ей в глаза.

— …что ты предал женщину?

Короткая боль в его глазах.

— Ты думал, она изменила тебе? Ринат… тебя зовут Ринат? Еезвали Диной. Динка! Колокольчик! Ты так ее звал, правда?

В глазах охранника вспыхнуло безумие.

— Я знаю, знаю это, мальчик мой! Тебя убедили, мать и отецговорили одно и то же — и ты поверил… Она не изменяла тебе, Ринат. Она любилатебя. До сих пор любит. Ты всем был для нее, поверь! Два года ты был рядом сосмертью, а она ждала! Она знала сладость любви, но только твоей! Друзья иродные — ты решил поверить им? Ты наслушался опытных мужчин в казармах?Дурачок, половина из них никогда не знала женщину! Она была верна тебе,мальчик! Ты оттолкнул ее. И теперь — ненавидишь нас… я знаю, я чем-то похожа…Ты предал свою любовь, так вправе ли ты убить нас?

— Нет… — прошептал-простонал охранник.

— Ты мог бы исправить все, но уже поздно. Поздно! Она нелюбит его, но их ребенок уже живет на Земле. Она назвала его твоим именем,мальчик. Ты — убил в ней любовь, навсегда…

Движения Рината были плавными, словно замедленная съемкабалетного па. Он кувыркнулся, утыкаясь лицом в лужу собачьей крови.

— Не убивай любовь, — опуская руки сказала Мария. — Ты самвиноват, мальчик. Ты считал свое сердце каменным… оно не камень. Сейчас…

— Ненавижу тебя!

Она повернулась к Анне, забыв об охраннике.

— Я лишь дала ему грань — между добром и злом. Он сам виноват,Аня…

— Я знаю по какую сторону грани стоишь ты.

Даже без ненависти. Даже без страха.

Анна Корнилова тоже перешла грань.

— А ты, сестра моя… Достойна ли ты жить? — спросила Мария.Сердце ее тоже разрывалось от боли. Но она крепче охранника. Она выдержит этуболь — во имя Добра.

Во имя свое.

— Нет, недостойна. Я привела тебя в мир.

Ну почему у нее нет страха в глазах!

— Анна, не говори так…

— Я ненавижу тебя!

Дверей было три, Шедченко выяснил это еще в первый день.

Киллер не станет бить окна, рискуя нарваться на пулю. Это онпросто знал.

Через ту дверь, что коротким коридором соединена с гаражом,убийца тоже не пойдет. Слишком много углов и поворотов, за которыми может ждатьзасада. Киллеру неведомо, что в доме остался один-единственный охранник.

Шедченко стоял в маленькой комнате, пустой и гулкой, невестьдля чего предназначенной. Может быть — для таких засад? Две двери, выходящие вдва коридора. Куда бы ни ринулся убийца — в главный вход или через служебнуюдверь — Николай услышит.

Куда легче было бы, имей Заров нормальное оружие. Даже внеумелых руках хороший пистолет способен убивать.

Но они не успели позаботиться о такой мелочи… и теперьписатель был лишь шестеркой. Хорошо хоть, козырной шестеркой, Николай позаботилсяоб этом.

Где-то в уголке сознания он вел отсчет времени. Визирьвызвал помощь, наверняка. Едва убедился, что его охрана ничего не стоит. Значит— осталось минут пять на операцию и минут десять на отход.

Машину надо было придержать, поторопилась Мария…

Карамазов пинком распахнул дверь. Хорошо, что не заперта —меньше шума. Есть ли внутри охрана?

Он шел по коридору, пытаясь уловить шорох за дверями, чутьпокачивая стволом, чтобы не расслабились руки. Визирь был рядом, и писатель былрядом, и полковник — он их чувствовал, но слишком слабо, чтобы уловитьнаправление. Чужая сила противостояла ему, страшная сила, враждебная и опытная.Ему нужна была помощь в этом лабиринте незнакомого дома, хотя бы немногопомощи…

— СТРЕЛЯЙ! — шепнула Тьма. — СТРЕЛЯЙ!

Это походило на визг, приглушенный расстоянием, но все ещегромкий, режущий, отчаянный. Вопль, пробившийся сквозь чужую силу, настигшийего в последнюю секунду.

Куда стрелять? Коридор был пуст!

— СТРЕЛЯЙ… — простонала Тьма, исчезая.

Он нажал на спуск, не размышляя, повинуясь знакомому голосу,мольбе. Через него Тьма пришла в мир — она будет его защищать.

Пули пробили дверь в конце коридора в тот миг, когда онаначала отворяться. Шедченко уже изготовился к стрельбе, Карамазов опередил егона доли секунды. Свинец прошил полковника, и тот взмахнул руками, роняя оружие,цепляясь за косяк, нелепо и неуклюже, словно решив изображать мишень до конца.Илья даже вскрикнул от восторга, от нежданного прикосновения удачи. Самыйопасный из врагов выведен из игры.

И новый вопль Тьмы он услышал слишком поздно.

Дверь за его спиной распахнулась, и краем глаза увиденныйчеловек вскинул руку с оружием. Карамазов начал поворачиваться, приседая.Писатель не умеет стрелять, он промажет!

Раздался выстрел, и струя газа ударила в лицо.

Проклятие!

Это было так нелепо — корчиться на полу от выстрела изгазового пистолета, царапать скрюченными пальцами истекающие слезами глаза, нев силах ни прицелиться, ни нажать на курок. Заров не смог бы попасть в него боевымпатроном. Но слезоточивый газ не требует меткости.

Да за что же такая беда! Его расстреляли из газовика, какмалолетнюю шпану в темной подворотне!

Карамазов попятился-пополз обратно к двери, на воздух.Автомат выпал, и он даже не мог его подобрать, не мог увидеть сквозь слезы.Почему он должен плакать, он, Посланник Тьмы? За что?