Его спасли проезжие: извозчик вез по проселку какого-тостаричка купца. Когда поровнялись, Митя спросил про дорогу, и оказалось, что тетоже едут на Воловью. Вступили в переговоры и посадили Митю попутчиком. Часачерез три доехали. На Воловьей станции Митя тотчас же заказал почтовых в город,а сам вдруг догадался, что до невозможности голоден. Пока впрягали лошадей, емусмастерили яичницу. Он мигом съел ее всю, съел весь большой ломоть хлеба, съелнашедшуюся колбасу и выпил три рюмки водки. Подкрепившись, он ободрился, и вдуше его опять прояснело. Он летел по дороге, погонял ямщика и вдруг составилновый, и уже «непреложный», план, как достать еще сегодня же до вечера «этипроклятые деньги». «И подумать, только подумать, что из-за этих ничтожных трехтысяч пропадает судьба человеческая! – воскликнул он презрительно. – Сегодня жепорешу!» И если бы только не беспрерывная мысль о Грушеньке и о том, неслучилось ли с ней чего, то он стал бы, может быть, опять совсем весел. Номысль о ней вонзалась в его душу поминутно как острый нож. Наконец приехали, иМитя тотчас же побежал к Грушеньке.

Это было именно то посещение Мити, про которое Грушенька стаким страхом рассказывала Ракитину. Она тогда ожидала своей «эстафеты» и оченьрада была, что Митя ни вчера, ни сегодня не приходил, надеялась, что авось Богдаст не придет до ее отъезда, а он вдруг и нагрянул. Дальнейшее нам известно:чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его проводить ее к Кузьме Самсонову,куда будто бы ей ужасно надо было идти «деньги считать», и когда Митя ее тотчасже проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с него обещание прийти занею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно домой. Митя этомураспоряжению тоже был рад: «Просидит у Кузьмы, значит, не пойдет к ФедоруПавловичу… если только не лжет», – прибавил он тотчас же. Но на его глаз,кажется, не лгала. Он был именно такого свойства ревнивец, что в разлуке слюбимою женщиной тотчас же навыдумывал бог знает каких ужасов о том, что с неюделается и как она ему там «изменяет», но, прибежав к ней опять, потрясенный,убитый, уверенный уже безвозвратно, что она успела-таки ему изменить, с первогоже взгляда на ее лицо, на смеющееся, веселое и ласковое лицо этой женщины, –тотчас же возрождался духом, тотчас же терял всякое подозрение и с радостнымстыдом бранил себя сам за ревность. Проводив Грушеньку, он бросился к себедомой. О, ему столько еще надо было успеть сегодня сделать! Но по крайней мереот сердца отлегло. «Вот только надо бы поскорее узнать от Смердякова, не былоли чего там вчера вечером, не приходила ли она, чего доброго, к ФедоруПавловичу, ух!» – пронеслось в его голове. Так что не успел он еще добежать ксебе на квартиру, как ревность уже опять закопошилась в неугомонном сердце его.

Ревность! «Отелло не ревнив, он доверчив», – заметил Пушкин,и уже одно это замечание свидетельствует о необычайной глубине ума нашеговеликого поэта. У Отелло просто разможжена душа и помутилось все мировоззрениеего, потому что погиб его идеал. Но Отелло не станет прятаться, шпионить,подглядывать: он доверчив. Напротив, его надо было наводить, наталкивать,разжигать с чрезвычайными усилиями, чтоб он только догадался об измене. Нетаков истинный ревнивец. Невозможно даже представить себе всего позора инравственного падения, с которыми способен ужиться ревнивец безо всякихугрызений совести. И ведь не то чтоб это были все пошлые и грязные души.Напротив, с сердцем высоким, с любовью чистою, полною самопожертвования, можнов то же время прятаться под столы, подкупать подлейших людей и уживаться ссамою скверною грязью шпионства и подслушивания. Отелло не мог бы ни за чтопримириться с изменой, – не простить не мог бы, а примириться, – хотя душа егонезлобива и невинна, как душа младенца. Не то с настоящим ревнивцем: труднопредставить себе, с чем может ужиться и примириться и что может простить инойревнивец! Ревнивцы-то скорее всех и прощают, и это знают все женщины. Ревнивецчрезвычайно скоро (разумеется, после страшной сцены вначале) может и способенпростить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятияи поцелуи, если бы, например, он в то же время мог как-нибудь увериться, чтоэто было «в последний раз» и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедетна край земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда ужбольше не придет этот страшный соперник. Разумеется, примирение произойдет лишьна час, потому что если бы даже и в самом деле исчез соперник, то завтра же онизобретет другого, нового и приревнует к новому. И казалось бы, что в тойлюбви, за которою надо так подсматривать, и чего стоит любовь, которую надобностоль усиленно сторожить? Но вот этого-то никогда и не поймет настоящийревнивец, а между тем между ними, право, случаются люди даже с сердцамивысокими. Замечательно еще то, что эти самые люди с высокими сердцами, стоя вкакой-нибудь каморке, подслушивая и шпионя, хоть и понимают ясно «высокимисердцами своими» весь срам, в который они сами добровольно залезли, но, однако,в ту минуту по крайней мере, пока стоят в этой каморке, никогда не чувствуютугрызений совести. У Мити при виде Грушеньки пропадала ревность, и на мгновениеон становился доверчив и благороден, даже сам презирал себя за дурные чувства.Но это значило только, что в любви его к этой женщине заключалось нечто гораздовысшее, чем он сам предполагал, а не одна лишь страстность, не один лишь «изгибтела», о котором он толковал Алеше. Но зато, когда исчезала Грушенька, Митятотчас же начинал опять подозревать в ней все низости и коварства измены. Угрызенийже совести никаких при этом не чувствовал.

Итак, ревность закипела в нем снова. Во всяком случае, надобыло спешить. Первым делом надо было достать хоть капельку денег на перехватку.Вчерашние девять рублей почти все ушли на проезд, а совсем без денег, известно,никуда шагу ступить нельзя. Но он вместе с новым планом своим обдумал, гдедостать и на перехватку, еще давеча на телеге. У него была пара хорошихдуэльных пистолетов с патронами, и если до сих пор он ее не заложил, то потому,что любил эту вещь больше всего, что имел. В трактире «Столичный город» он ужедавно слегка познакомился с одним молодым чиновником и как-то узнал в трактиреже, что этот холостой и весьма достаточный чиновник до страсти любит оружие,покупает пистолеты, револьверы, кинжалы, развешивает у себя по стенам,показывает знакомым, хвалится, мастер растолковать систему револьвера, как егозарядить, как выстрелить, и проч. Долго не думая, Митя тотчас к нему отправилсяи предложил ему взять в заклад пистолеты за десять рублей. Чиновник с радостьюстал уговаривать его совсем продать, но Митя не согласился, и тот выдал емудесять рублей, заявив, что процентов не возьмет ни за что. Рассталисьприятелями. Митя спешил, он устремился к Федору Павловичу на зады, в своюбеседку, чтобы вызвать поскорее Смердякова. Но таким образом опять получилсяфакт, что всего за три, за четыре часа до некоторого приключения, о которомбудет мною говорено ниже, у Мити не было ни копейки денег, и он за десятьрублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через три часа, оказались в рукахего тысячи… Но я забегаю вперед.

У Марьи Кондратьевны (соседки Федора Павловича) его ожидалочрезвычайно поразившее и смутившее его известие о болезни Смердякова. Онвыслушал историю о падении в погреб, затем о падучей, приезде доктора, заботахФедора Павловича; с любопытством узнал и о том, что брат Иван Федорович ужеукатил давеча утром в Москву. «Должно быть, раньше меня проехал через Воловью,– подумал Дмитрий Федорович, но Смердяков его беспокоил ужасно: – Как же теперь,кто сторожить будет, кто мне передаст?» С жадностью начал он расспрашивать этихженщин, не заметили ль они чего вчера вечером? Те очень хорошо понимали, о чемон разузнает, и разуверили его вполне: никого не было, ночевал Иван Федорович,«все было в совершенном порядке». Митя задумался. Без сомнения, надо и сегоднякараулить, но где: здесь или у ворот Самсонова? Он решил, что и здесь и там,все по усмотрению, а пока, пока… Дело в том, что теперь стоял пред ним этот«план», давешний, новый и уже верный план, выдуманный им на телеге иоткладывать исполнение которого было уже невозможно. Митя решил пожертвовать наэто час: «в час все порешу, все узнаю и тогда, тогда, во-первых, в дом кСамсонову, справлюсь, там ли Грушенька, и мигом обратно сюда, и до одиннадцатичасов здесь, а потом опять за ней к Самсонову, чтобы проводить ее обратнодомой». Вот как он решил.