– Если велишь…

– Велю! – перебил Антланец, даже не дослушав.

– То я, – продолжал Узигой, – по твоемуповелению попробую обратиться к Далиле… Она в свое время там побывала. Дажежила… некоторое время.

Держался он и выглядел странно. На артан пахнуло опасностью,словно над головами пролетела огромная хищная птица. Антланец, похоже, тожеощутил неладное, буркнул нетерпеливо:

– Так обращайся!.. Или тебе надо куда-то ехать?

– Только пройти в свою комнату, – ответил Узигойкротко.

Антланец поднялся.

– Так пойдемте!

Узигой не сдвинулся с места.

– Волшебники не выносят множество народу. Я будуговорить один.

Антланец уже кивнул, соглашаясь, но внезапно заговорил Аснерд.Голос воеводы звучало сурово и твердо, как если бы заговорила промороженнаястолетиями скала:

– Прости, дорогой Антланец, но дело касается нас. Илиговорят при нас, или… тогда сами отыщем, сами добудем!

Антланец нахмурился, на лице отразился гнев, Узигой мялся иелозил взглядом по столешнице. Придон умоляюще смотрел на Аснерда, что запредосторожности, все равно ему не жить, если не искать меч, наконец на тойстороне послышался долгий тяжкий вздох, изменившийся голос Узигоя произнес:

– Хорошо… Пусть со мной пойдет… вот он! Придон радостновздрогнул, палец мага нацелился через стол ему прямо в грудь.

– Да-да, конечно, – сказал он торопливо, – яда… еще бы!

Аснерд скривился, повторил раздраженно:

– Да-да, конечно… еще бы… Но только смотри – наведешьна него порчу… я тебя не просто убью! Я тебя заставлю помучиться.

Узигой слабо улыбнулся.

– Никто не сможет заставить меня мучиться больше, чем…чем я уже. А твоему юному другу никакая порча не грозит большая, чем уже нанем. В нем самом.

В молчании смотрели, как он поднялся из-за стола, Придонпоспешно встал следом. Аснерд поднял руку, но оборвал себя и лишь вяло подалслугам знак, чтобы убрали от него пустое блюдо.

В своей небольшой комнате, донельзя захламленной, Узигоймолча прошел к дальней стене и рывком сорвал темное покрывало. Придон сволнением смотрел на большое, в рост человека, зеркало в черной зловещейоправе, массивной, в орнаменте, но не из дерева или металла, а словно бы изокаменевшей смолы.

– Зеркало, – сказал Узигой, голос его звучалстранно, губы кривились, а щека дважды дернулась. – Зеркало – непременныйатрибут чародеев… Все обзаводятся зеркалами, но только старые зеркала…сделанные древними мастерами, несут в себе великую и непонятную магию. А всеостальные зеркала – только подделки.

– Это, – спросил Придон шепотом, – старое?

– Очень, – ответил Узигой. – Очень старое.Его руки двигались как бы сами по себе, он не отрывал взгляда от темнойповерхности зеркала. Придону чудилось, что по ту сторону что-то происходит, поотражению проходят, легкие волны, пропорции искажаются.

Узигой заговорил громче. Он пытался выпрямиться, смотретьпрямо и бесстрастно, но Придон с изумлением видел на лице колдуна не страхперед заключенными в зеркале демонами, а стыд и сильнейшее смущение.

Из зеркала хлынул чистый пурпурный свет. В комнате сталосветло, стены из серого гранита стали красными, а разбросанные вещи заблистали,как драгоценные. По телу Придона прошла теплая волна, словно рухнул с коня впрогретую солнцем траву, а жаркие лучи солнца, будто руки рабынь, разминают емумышцы.

Ему почудилась некая странная мелодия, а красный свет иззеркала стал ярче. В глубине на миг блеснуло, послышался хлопок, словно лопнулогромный пузырь. Свет не померк, даже стал еще ярче, но Придону показалось, чтовсе же померк. Там, в раме, не выходя из зеркала, стояла ослепительно красиваяженщина. У нее было умное гордое лицо, насмешливые глаза, слегка выдвинутаячелюсть, несколько утяжеленная, что придавало ей вид упрямый и надменный.

Но Придон ощутил, что не может оторвать взгляда от еенаряда. Впервые он смотрел на одежду больше, чем на человека, дыханиеостановилось, с трудом поднял взгляд на ее лицо. Она поймала его взгляд,насмешливо изогнула губы.

С плеч ее ниспадал лиловый плащ, перехваченный у горлазолотой цепочкой. Но спереди едва-едва прикрывала снизу грудь белоснежнаяплотная ткань на серебряных шнурах, половинки не сходились почти на его ладонь,так что ее прекрасная высокая грудь видна больше чем наполовину.

Острые края толстой ткани едва достигали пупка, нежного итакого аппетитного, что ему захотелось коснуться его губами, а дальше… Онобомлел, по всему телу бегали мурашки, но отчаянным усилием воли держал взглядна ее лице, рассматривал полные губы, гнал от себя видение, что дальше изодежды на ней… нет ничего!

Правда, от середины бедра и до кончиков пальцев обеихдлинных и безукоризненных ног у нее не то сапоги, не то особые чулки из мелкихчешуек металлической рыбы, но это он заметил вскользь, а сейчас трясся, исходилпотом от усилий смотреть ей в лицо и только в лицо.

Она с самым непринужденным видом улыбнулась мило, плащ почтистелился по полу, касаясь ее обнаженных ягодиц.

– Дорогой Узигой, – промурлыкала она светлымпушистым голоском, – как давно тебя не видела…

– Всего-то пару сот лет, – ответил тот хриплымголосом. – Ты чего голая?

Она в недоумении вскинула тонкие брови.

– А что, так уже не ходят? Узигой вскрикнул в странноймуке:

– Да оглянись вокруг! Мир изменился. Теперь закрываютто, что раньше было открыто, а открывают то, что было закрыто.

Придон видел, как в безукоризненном лице чародейки что-тодрогнуло, в глазах появилось сомнение.

– Не врешь? – поинтересовалась онанедоверчиво. – Какая же бесстыдница посмеет показать на людях голуюступню? Или плечи?

Узигой почти крикнул:

– Как вы меняетесь медленно… женщины!

Придону послышалась в голосе чародея скрытая боль.Волшебница огляделась по сторонам, всмотрелась через плечо Узигоя, там широкоеокно во двор Антланца, видно народ, женщин… На ее лице Придон видел быструюсмену удивления, восторга, отвращения, снова удивления.

– Как быстро, – проговорила она дрогнувшимголосом. – Как быстро, оказывается, мужчины привыкают! Потому нам,скромным женщинам, приходится менять открытые для взглядов места снова и снова…Что делать, мы так стараемся вам понравиться, как-то вас заинтересовать… Ладно,я не поверю, что ты по мне просто соскучился. Говори, зануда.

Узигой сказал тем же охрипшим голосом, хотя на пиру онговорил чисто и ясно:

– И будешь не права. Я в самом деле… Даже сильно, еслихочешь правду. Но вот так просто к тебе обратиться… не знаю, смелости нехватало.