— Послушай, телефон не подходит для такогоразговора. Я приеду в Осло. Если не хочешь, чтобы я присутствовал на открытии,я приду вечером. И докажу тебе, что для тебя лучше. Будь уверена. Я тебе нужен,Руфь.

— Ты сюда не приедешь!

— У тебя есть любовник? — спросил он глубоким,низким голосом, каким говорил всегда, добиваясь нужных ему сведений.

— Тебя это не касается, — отрезала она.

— Значит, любовник, — засмеялся он.

Она задохнулась, в его смехе ей почудилосьчто-то жуткое.

— Это конец. Я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Не нуждаешься? Сейчас, перед выставкой, твоеимя у всех на устах, ты не должна делать глупостей. Скандальная пресса ужепроявляла интерес к твоей особе. Тебе это не понравилось. Помнишь, дорогая? Вмоих архивах есть фотографии не только с твоих картин, на них изображена тысама.

Руфь быстро попыталась представить себе, чемон ей угрожает. Что там у него есть? Ее фотографии в разных позах? Например,она обнаженная перед окном в отеле в Риме? Счастливая и пьяная в постели с АГпосле своей первой выставки в Нью-Йорке? Вместе с АГ. Автоматическаяфотосъемка?

Когда он громко и сердито заговорилпо-французски, она повесила трубку.

Некоторое время она сидела перед телефоном, нев силах собраться с мыслями. Потом подумала, что он, конечно, осуществит своюугрозу и приедет. Не сообразив, сколько времени надо, чтобы приехать из Берлинана Инкогнитогата даже такому человеку как АГ, она вскочила, чтобы убедиться,что замок и цепочка на двери надежно заперты. Старая хозяйка, живущая на первомэтаже, была в отъезде, так что АГ не мог хитростью заставить ее открыть емудверь.

В ту же минуту зазвонил домофон. Руфьспряталась в уборную в глубине квартиры и убеждала себя, что это не может бытьон. И все-таки сидела там, пока звонок не замолчал.

Разве я не могу быть в уборной? — думала она.Но страх уже охватил стены, мебель, окна. Руфь взяла перину и подушку с собой вмастерскую, где ее нельзя было увидеть с улицы. Только глубокой ночью она нашлав себе силы спуститься в кухню, чтобы чего-нибудь поесть.

Пока она грызла старый хрустящий хлебец,запивая его красным вином, она вдруг обратила внимание на итальянскуюкерамическую плитку на стене над кухонным столом. Она купила ее в Риме, когда впервый раз была там с АГ. Как она была тогда счастлива! Она любовалась АГ исравнивала его с греческим богом. Наверное, еще тогда догадалась, что он млеетот таких слов.

Однажды вечером они сидели на Испанскойлестнице и стали невольными свидетелями ссоры двух мужчин. Мужчины бурножестикулировали, кричали что-то по-итальянски и тыкали кулаками в лицо другдругу. Они с АГ смеялись, считая, что люди, выставляющие напоказ свои чувства,смешны.

— Они не опасны, я мог бы размазать их постене, — сказал в тот раз АГ. — Когда грозит настоящая опасность, такие люди неерепенятся.

А сейчас она накричала на него по телефону, ноего этим не запугаешь. Чего нельзя сказать про нее. Как далеко остался тоттеплый, звездный вечер. Но плитка была здесь, на стене. От людей и общения сними всегда остаются следы, подумала она. Я не могу постоянно держать оборону.

Доев хрустящий хлебец и запив его вином, Руфьубедила себя, что ее враг не АГ, а собственная беспомощность.

Десять лет она жила по правилам АГ, считая этонепременным условием для занятий живописью. И даже чувствовала себя свободной.А на деле была не свободнее ученика, закрытого в учительской, где царят запретына жевательную резинку, проступки, бранные слова и орфографические ошибки.

И, словно это имело непосредственное отношениек ее разрыву с АГ, она вспомнила то время, когда ей казалось, что постичьорфографию — это истинная цель жизни. Что отношения между людьми зависят оттого, правильно ли они пишут слова.

Как будто светлые свойства человека моглипроявиться только в тени красных пометок в тетрадях. Как будто беседа,остроумие, картины и мечты имели что-то общее с двойными согласными или точкойзрения АГ на искусство.

Как будто книги с картинками в школьнойбиблиотеке существовали лишь для того, чтобы стоять на полке корешком кзрителю. Как будто индивиды рождались в мире только затем, чтобы по звонкумаршировать парами с урока на урок. Коварное обучение маршировать в ногу. Вгалерею АГ. Прочь из нее, в ничто, в тюрьму, на войну. Бах!

Бутылка опустела наполовину, и многие основынорвежской школы оказались низвергнутыми.

А вот теперь она позволила породистомунемецко-французскому коту с черными шелковыми перинами в своей уютной корзинеохотиться на себя. Только потому, что он решил, будто у него есть на неепатент. Словно, как гласит закон природы, без его патента она не сможет писать.

Охваченная неудержимой злостью, Руфь встала ипошла из комнаты в комнату, зажигая всюду свет. Она позировала перед всемиокнами, мысленно готовясь сказать АГ в лицо, что ей не нужны никакие красныепометки в ее тетрадях. Не нужно ни его обучение, ни его отметки.

Когда бутылка была выпита до конца, Руфьпоняла, что потратила слишком много сил на то, чтобы вывести АГ на чистую воду.Она немного прибрала за собой. Когда-то АГ представлял для нее целый сказочныймир. И ей хотелось быть частицей этого мира. Она ни разу не спросила себясерьезно, а какие, собственно, чувства она к нему испытывает. При встрече сбогом такие вопросы бессмысленны.

И только когда она поняла, что этот бог невыдерживает сравнения с Гормом, она обрела способность действовать.

Горм сосредоточил свое внимание на Илсе, и,как ни странно, это помогло ему прояснить свои мысли.

— Разве это была не она? — спросила Илсе, покаони шли на стоянку к машине. — Не Руфь Нессет?

Ее тон вызвал в нем раздражение, с которым онс трудом справился.

— Я забыл сигареты, сейчас принесу. Однуминутку.

— Мы и так уже опаздываем. По-моему, тыположил их в карман.

— Нет. Встретимся у машины.

Он побежал к входу, думая о том, что он ейскажет. Но Руфи там не было. Может, она ходит по магазину? Но где? Он пробежалпо отделениям первого этажа. Поднялся на второй. Обыскал второй и третий этажи.Ее нигде не было. Спиной он чувствовал удивленные взгляды служащих, когда,запыхавшись, не здороваясь, бежал мимо них.

Может, она где-нибудь в примерочной? Он ужеготов был обежать все примерочные, но остановился и назвал себя идиотом.Спустившись на лифте вниз, он обошел вокруг здания. Ее нигде не было.

Илсе стояла на парковке. Она дрожала отхолода, и Горм видел, что она раздражена.

— Ну как, нашел?

Горм не обратил внимания на еемногозначительный тон.