Кое-кого она узнала, они были похожи на плохиеотпечатки самих себя. Другие же так вжились в свой новый образ, что ей былотрудно их узнать. Она переговаривалась с теми немногими, кто к ней обращался, истаралась держаться так, словно они только вчера расстались. Это оказалось нетак трудно, как она боялась. Островитяне, как и в былые времена, толковали опогоде и временах года и при этом откровенно или украдкой разглядывали ее.

Тур служил одновременно и магнитом, и кранцем. Он чувствовал себя значительно лучше, чем в больнице, когда она уезжала отнего. Правда, он еще пользовался костылями, но, вообще, по его словам, был вотличной форме. Он вкратце рассказал ей о родственниках и соседях на Острове. Скем они дружили, а с кем даже не разговаривали. Руфь поняла, что до сих пор онизбегал таких признаний.

Она не видела родителей с тех пор, как уехалав Берлин. В автобусе она призналась Туру, что не знает, как ее встретят, и неуверена в том, что родители обрадуются ее приезду. Он насмешливо фыркнул.

— Можно подумать, что ты их не знаешь. Онитакие гордые, что сдохнуть можно.

Родители стояли на пристани. Стояли,прижавшись друг к другу, под старой эмалированной вывеской «Табак Тидеманна».Руфь не могла припомнить, чтобы они когда-нибудь встречали ее. Она глотнулавоздуха и сошла на причал. Доски причала были скользкие. Только что прошелдождь. А в воздухе уже пахло морозом. Изо рта у всех шел пар. Все было таким,каким она помнила, и все-таки совершенно другим.

Мать немного больше сгорбилась, и морщиныстали глубже, а в остальном она осталась прежней. Чуть больше кракелюр, как напортретах старых мастеров. Руфь поразило, что она никогда по-настоящему невидела мать. Голос у матери стал мягче, в нем даже слышалась ласка.

Эмиссар совсем состарился и превратился вдрожащую тень самого себя. Почти седой, с большими залысинами, он был похож напатриархов, о которых всегда проповедовал. Властное выражение лица исчезло. Ноглаза остались живыми и смотрели прямо.

Она всегда называла его Эмиссаром, как все вселении, но только за глаза. Может, пришло время найти удобный момент и назватьего «папой», пока не поздно? Ради Тура.

Какой-то человек вышел из старого грузовичка,стоящего на причале. Это был Поуль. Если бы Руфь не знала, что дядя Арон умер,она приняла бы Поуля за его отца. Время безжалостно обходится с людьми.

Поуль протянул Руфи руку и приветствовал свозвращением. Она помнила его застенчивость и ускользающий взгляд. Теперь этоее растрогало. Жители селения всегда пользовались Поулем как посредником, когдахотели покарать бабушкину родню. Но найти в себе свою старую неприязнь к немуРуфь не могла. Он выжил в этих условиях. Что само по себе было подвигом.

— Спасибо, что ты встретил нас на машине!

— А как же иначе! Тур столько раз помогал мне.Не мог же я допустить, чтобы он ковылял на костылях вверх по склону. Да и ты,думаю, отвыкла ходить столько, сколько раньше?

— Боюсь, что ты прав, — согласилась она.

Пароход встречало меньше народу, чем в былыедни. Когда она сказала об этом, Эмиссар тяжело вздохнул:

— Да, людей у нас поубавилось. Одни умерли,другие уехали. Хуже всего, что не стало Арона.

— И Рутты. Она умерла слишком рано, — тихосказала мать.

У Тура нашлись слова для каждого извстречавших, и у них — для него. Как странно, думала Руфь. Он чувствует себяздесь дома, он — один из них.

— Тур, с таким копытом тебе будет не до охоты!— крикнул ему его ровесник, который подъемным краном сгружал с парохода ящики.

— А жаль! — отозвался Тур.

— Придется тебе умерить свой пыл, лодкавсе-таки не может ездить по земле, как машина! — крикнул парень.

На пристани засмеялись.

— Подумаешь, один разок! — улыбнулся Тур идобродушно погрозил парню костылем.

Кто-то протянул Руфи руку. Узнать Эллу былолегко. Лицо ее было похоже на потрескавшуюся яичную скорлупу. Но рыжие волосы иулыбка были прежними.

— Я узнала о твоем приезде и тоже приехала сюда.

— А где же ты живешь?

— Мы с мужем и тремя уже большими детьми живемна Материке. Держим лавку, пока можем, — засмеялась Элла.

Видел бы сейчас Йорген Эллу! Она справилась,подумала Руфь, задержав руку Эллы в своей.

Пока они ехали вверх по склону, перед нимипостепенно разворачивался знакомый ландшафт. Руфь узнавала повороты и голыедеревья. И все-таки здесь все изменилось.

Зима уже завладела воздухом и вершинами гор.Резкие линии и морозная белизна. Краска с домов облупилась. Даже с новых,которых Руфь раньше не видела. Зимы здесь суровые. Странное чувство заставилоее несколько раз глотнуть воздух.

Мать интересовало, как себя чувствует Тур, онато и дело обращалась к нему. Эмиссар сперва был немногословен, но потомразговорился с Руфью, как со старой знакомой. Почти дружески. За всю поездку онни разу не помянул Господа Бога.

Тур спросил у Поуля, ловится ли рыба. Руфьникогда не слышала, чтобы он интересовался такими вещами. И вдруг поняла: Турникогда не говорил с ней об Острове, чувствуя, что ей это будет неприятно.

Первое, что Руфь увидела в гостиной, —бабушкин портрет, который она когда-то написала. Он висел в проеме междуокнами, и свет падал на него с обеих сторон. При виде неумелых карандашныхштрихов Руфь вспомнила свое желание сделать бабушку самой красивой бабушкой насвете и заплакала.

Вокруг нее воцарилась тишина. Потом мать робкосказала:

— Мы забрали его сюда, когда Брит с мужемпоселились в бабушкином доме. Мы ведь не знали, где бы тебе хотелось его повесить.Но мне-то кажется, что это самое подходящее для него место.

— Он висит прекрасно. Я просто совсем забыла онем. Ведь я не была здесь с тех пор, как погиб... — Она не смогла закончитьфразу.

— Хочешь его забрать?

— Нет, пусть он висит у вас.

В ту же минуту она сообразила, что никогда неспрашивала родителей, хочется ли им иметь какую-нибудь из ее картин. Сами жеони никогда не просили об этом. Теперь она поняла: их удерживала робость,сознание, что они не понимают того, чем она занимается. Такие недоразуменияслучаются между близкими людьми, которые не принимают участия в жизни другдруга, подумала она.

— У меня есть хороший портрет Тура. Хотите, яподарю его вам?

Родители переглянулись, и их лица озарилисьулыбками.

— Ты даже не представляешь себе, как намхотелось бы иметь его портрет! Благослови тебя Бог, Руфь, это будет такаярадость! — сказал Эмиссар и застенчиво кашлянул. А потом безотлагательнозахотел показать ей, на что были потрачены ее деньги.