Она смотрела в пол. Ей было физически больновстретиться с ним глазами. Она была на его территории. И компрометировала этимих обоих. Это было унизительно. Когда лифт под шел, она все-таки взглянула наГорма. Не сводя с нее глаз, пропустил ее в лифт. Но она быстро отступила назад,и темноволосая прошла вперед. Высокие каблуки звякнули по металлу.

Тогда Горм подошел к ней и протянул руку,

— Вернулась в родные места?

— Да.

— Как-то раз я сделал тебе одно деловоепредложение но, видно, оно не заинтересовало тебя? — быстро сказал он.

— Какое предложение?

— Мы связались с твоим агентом. Намтребовалось расписать фойе. Это было несколько лет назад. Мелочь, конечно. Утебя, наверное, на такое нет времени?

— Я не получала никакого предложения. — У неесдавило горло.

— Извини, Горм, но мы опоздаем на совещание, —сказала темноволосая из лифта, она стояла в дверях, не давая им закрыться.

Горм отпустил руку Руфи. Кажется, он помедлил?Или она просто убедила себя в этом, потому что ей этого хотелось?

— В магазин туда! — Темноволосая показала Руфилестницу.

— Спасибо, — сказала Руфь и отвернулась.

* * *

Уже в самолете Руфь раскаялась в данном Туруобещании. Но она была так счастлива, когда врачи сказали, что он будетсовершенно здоров. Нужно только время. Как-то вечером она спросила, не хочет лион куда-нибудь съездить с ней, когда поправится.

— Мне всегда хотелось съездить с тобой кбабушке и дедушке на Остров, — сказал он. — Они говорят, что в последний раз тыбыла там еще до моего рождения. Это странно.

— Я же рассказывала тебе о Йоргене.

— Мама, с тех пор прошло сто лет. Ты не можешьтак долго ненавидеть целый остров.

Она не ответила, и он замкнулся. Черезнекоторое время она снова заговорила. О жителях Острова. О сплетнях.

— Ладно, я согласна, — сдалась она наконец. —Поедем. Только сначала я закончу картину, которую должна выставить в ноябре вОсло. А ты должен окончательно выздороветь. Поедем в октябре.

Он подозрительно глянул на нее, но улыбнулся.Через получаса ему стали менять повязку, и он жалобно стонал. Она отвернулась,не мешая сестре делать свое дело. «Боюсь, я этого не вынесу», — думала она. Нокак бы там ни было, она обещала поехать с ним на Остров.

На другой день после возвращения в Берлин онапотребовала у АГ объяснения по поводу предложения от «Гранде & К°». Он немог вспомнить такого предложения. Но по его раздражению она поняла, что он всепрекрасно помнит.

— Это было давно. Ты не поставил меня визвестность, — сказала она, пытаясь не сорваться.

— Я рассудил, что это только помешает твоейработе. Перед тобой стояли более важные задачи.

— Позволь такие вещи решать мне самой. Тыдолжен был сообщить Горму Гранде, что я хочу с ним встретиться, чтобы обсудитьзаказ.

Он пожал плечами и попросил секретаршу найтито письмо и ответить слово в слово так, как сказала Руфь.

Позже, когда они вместе обедали, он заботливорасспрашивал ее о Туре и радовался, что несчастный случай не будет иметь длянего последствий. Потом он заговорил о том, что еще следовало сделать дляпредстоящих выставок в Осло и в Париже. Перерыв из-за несчастного случая с Туромзагнал Руфь в цейтнот. Некоторые картины будут выставлены в обоих городах, дажеесли их купят в Осло.

— Хорошо, что твоим французским галерейщикомтоже выступаю я, никто другой не согласился бы повесить на персональнуювыставку уже проданные картины.

— Ты так любишь оригинальность, почему бы тебене выставить только такие картины, которые не продаются. Бывают же целыевыставки, где на каждой картине указано, что она из частного собрания?

— Я с удовольствием так и сделаю, когда у тебябудет для этого достаточно известное имя. — Уголки губ у него закруглились.

Руфь не ответила на его улыбку. Улыбка быланеискренняя, а у Руфи было тяжело на сердце.

— Давай выпьем у меня дома. Ты уже давно небыла у меня, — предложил он, глаза у него блеснули.

Руфь сказала, что устала и хочет домой. Таконо и было.

Каждый день она разговаривала с Туром потелефону. Дела у него шли неплохо, он выздоравливал и скучал. Из слов Уве онапоняла, что Тур стал капризным и ему трудно угодить. Ей захотелось обрадоватьсына, и она напомнила ему, что в ноябре они поедут на Остров.

— Ты говорила — в октябре.

— Сначала мне надо дописать картину, которую ядолжна выставить в Осло, — сконфуженно объяснила она.

— О'кей. В ноябре. Но тогда будет уже зима, —недовольно сказал он.

Руфь старалась не думать о своей неприязни кАГ. Что-то подсказывало ей, что сейчас это самое правильное. Работа отнималавсе — время и силы, так что у нее была естественная причина не встречаться сним. Наконец он улетел в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на выставке одного изсвоих самых известных подопечных художников. Теперь она смогла вздохнутьсвободно и приступить к действиям.

В хранилище она представила дело так, будто подоговоренности с АГ ей нужно отобрать свои картины для выставки в Норвегии. Наскладе у нее хранились десять больших картин, написанных акрилом, и шестнадцать— маслом. Портрет АГ она не взяла. Она попросила служащих галереи упаковатькартины и отослать их к ней на Инкогнитогата.

Потом она посетила адвоката и попросила егопроверить, какие у нее есть права и обязанности по контракту с АГ. Оказалось,что у нее больше нет никаких обязанностей, кроме выставки в Париже в феврале.Ей пришлось признаться, что она не подозревала о том, что АГ имел правораспоряжаться ее банковским счетом.

— Ведь все мои финансовые дела решала галерея,— смущенно сказала она.

Оказалось, что у АГ было такое право и что онасама подписала ему доверенность. Адвокат помог ей аннулировать этудоверенность.

Руфь наняла двух рабочих, чтобы они помогли ейосвободить мастерскую и переслать все, что необходимо, в Осло. Семь картин,которые она написала в Нью-Йорке и которые стояли в квартире АГ, она простосписала со счета.

До последней минуты, пока дверь самолета небыла задраена, она боялась, что в проходе салона появится АГ и заберет ее. Итолько когда самолет был уже в воздухе, наступила реакция. Бессилие. Онаоткинулась на спинку кресла и закрыла глаза. И испытала такое облегчение, чтоей стало даже неловко.

* * *

Когда из морской дымки вынырнула колокольня,Руфь охватила дрожь. Многие пассажиры откровенно пялились на нее, но, ксчастью, старый корпус парома сотрясался от работы мотора, и ее дрожи никто незаметил.