решения которого стали для них обязательными. Таким образом, незаметным, но эффективным способом европейская взаимозависимость постепенно усиливалась.

Однако идея о том, что политической интеграции можно способствовать путем усиления экономического вовлечения, продолжала доминировать. Но вскоре она достигла своего предела. С одной стороны, в случаях конфликта продолжали превалировать национальные интересы. С другой стороны, политические представления о долгосрочных целях европейского проекта были весьма противоречивыми. В то время как одни, в первую очередь Великобритания, рассматривали Сообщество скорее как расширенную зону свободной торговли, другие, прежде всего ФРГ, стремились к экономической интеграции, а также к более тесным политическим связям. И если британцы после прихода к власти Маргарет Тэтчер строго придерживались ориентации на рынок и сокращения государственного влияния, то французы при Франсуа Миттеране пытались реализовать свою политику экономического вмешательства и на европейском уровне.

Но сам факт, что европейская интеграция продолжала укрепляться, несмотря на такие противоречия, был обусловлен не столько энтузиазмом членов ЕЭС в отношении Европы, сколько ограничениями мировой экономики. Активизация сотрудничества внутри Европы и Европейская валютная система были, прежде всего, реакцией на экономическое и политическое ослабление США. Падение курса доллара продолжилось, что еще больше усилило инфляционные тенденции в странах Западной Европы. Кроме того, возникли разногласия по поводу того, что целесообразнее – создание нового, согласованного на межправительственном уровне монетарного порядка или дальнейшая либерализация финансового сектора. В первом случае было неясно, на каком еще основании это можно сделать, если доллар перестал быть эталоном. Во втором случае, когда хотелось надеяться на динамизацию финансового рынка, все же приходилось считаться с возросшей опасностью экономической дестабилизации в случае финансовых кризисов. В обоих случаях перспективы были неопределенными, поскольку и здесь нельзя было опираться на эмпирические значения.

Первая встреча глав государств и правительств шести ведущих западных промышленно развитых стран в Рамбуйе под Парижем в ноябре 1975 года, инициированная Жискаром и Шмидтом, также послужила улучшению координации международной экономической и валютной политики. С экономической точки зрения валютные проблемы были главным пунктом повестки дня. В конце концов, компромисс был найден, но он скорее назвал, чем решил проблемы. Вопреки первоначальным требованиям Франции, главы правительств не договорились о возвращении к фиксированной валютной системе, а предпочли свободные обменные курсы, хотя и в сочетании с призывом к более строгой дисциплине в бюджетной и денежной политике отдельных государств. Таким образом, главы правительств также полагались в долгосрочной перспективе «на свободные рынки и свободную экономику, а не на вмешательство правительства», как оценил один американский наблюдатель, и опасность национальной изоляции была на время предотвращена[70]. Однако это не решило проблему слабого доллара и разрушенной экономики в большинстве западных промышленно развитых стран, за исключением Японии и ФРГ. Когда в 1978 году мировая экономика снова начала ухудшаться, США и Великобритания, в частности, потребовали от стран с положительным торговым балансом – Японии и ФРГ – поднять свои внутренние экономики с помощью государственных программ экономического стимулирования, чтобы потянуть за собой другие страны в качестве «локомотива мировой экономики». Англосаксонские страны были убеждены, что растущая инфляция в определенной степени приемлема.

Правительство Германии, с другой стороны, отвергло такие меры, хотя бы потому, что Германия имела опыт борьбы с инфляцией в предыдущие десятилетия. «Инфляция – это не средство от безработицы, а одна из важнейших ее причин», – подчеркнул президент Бундесбанка Германии Пёль. Отвергнув англосаксонские предложения, канцлер встретил одобрение немецкой общественности. Газета «Зюддойче цайтунг», например, отметила, что Шмидт справедливо «боролся против, казалось бы, неистребимой идеи, несмотря на всю ее нелепость, что ФРГ нужно лишь немного подпустить денежного пара, то есть увеличить инфляцию, и мировая экономика встанет на ноги»[71]. Но все же давление на федеральное правительство вскоре оказалось слишком сильным, и Шмидта убедили на встрече на высшем уровне в Бонне летом 1978 года начать масштабную программу экономического стимулирования – мера, которая явно противоречила антиинфляционной политике жесткой экономии его правительства (хотя она, безусловно, отвечала пожеланиям немецких профсоюзов и СДПГ по стимулированию экономики и созданию рабочих мест). Однако экономический эффект был небольшим.

В свою очередь, правительство Германии потребовало значительных усилий от других промышленно развитых стран для противодействия нестабильности мировой экономики: борьба с инфляцией и сбалансирование дефицитов национальных бюджетов и торговых балансов были самыми важными требованиями. Прежде всего это было адресовано США, платежный баланс которых за пять лет вырос с минус 5 до минус 45 миллиардов долларов. В значительной степени это было связано с огромным ростом импорта американской нефти из стран ОПЕК. Однако, поскольку США отказались от стимулов к снижению энергопотребления и не предприняли последовательных действий ни против бюджетного дефицита, ни против инфляции, ситуация оставалась неустойчивой, несмотря на соглашение, достигнутое на саммите в Бонне летом 1978 года: падение курса доллара ускорилось, темпы инфляции оставались высокими, а высокий торговый дефицит США не давал надежды на улучшение ситуации в ближайшем будущем.

В этой ситуации настаивать на создании европейского валютного союза было не только разумным, но и смелым шагом. Очень рано, в 1970 году, в ЕЭС был разработан первый, далеко идущий план по созданию экономического и валютного союза. Этот проект, названный «Планом Вернера», был реакцией на нарастающие денежные проблемы и разработал предложения, которые во многом предвосхитили решения по гармонизации денежной и экономической политики, принятые десять лет спустя. Однако большинство стран ЕЭС еще не были готовы отказаться от прав национального суверенитета в области валюты, и поэтому план провалился. Только после кризиса цен на нефть в 1973 году ситуация снова начала двигаться. После того как первые попытки скоординированной денежной политики («плавающая», «валютная змея») не увенчались успехом из‑за различия национальных интересов, в 1978 году по инициативе Шмидта и Жискар д’Эстена была запущена «Европейская валютная система» (ЕВС). Между европейскими валютами были установлены фиксированные обменные курсы с небольшими пределами колебаний. В целом это оказалось эффективным для преодоления валютной турбулентности, хотя Великобритания осталась в стороне. В то же время Сообщество ввело общую расчетную единицу в виде фиктивной валюты ЭКЮ, которая рассчитывалась на основе экономической мощи стран – членов ЕВС. Это был не более чем инструмент бухгалтерского учета, но с самого начала он намекал на перспективу создания общей валюты. Таким образом, западноевропейские государства отреагировали на кризис мировой экономики в условиях снижения проникающей способности своей национальной политики путем активизации европейского сотрудничества. С точки зрения конца 1960‑х это был удивительный, но, несомненно, перспективный путь.

Изменение исходных условий национальной экономической политики было очевидным. Расширение торговых отношений, турбулентность в энергетическом секторе, распространение свободных, все более взаимосвязанных на международном уровне рынков капитала и