А Карлотта спрашивала, неужели я допущу, чтобы он завладелею. Что я мог сделать? Если даже она не в силах была его остановить. Я видел,как они пели в саду, Анта бросала в воздух цветы, а он заставлял их парить надземлей. И такое случалось не раз и не два. Ее смех до сих пор звучит у меня вушах. Она смеялась совсем как Стелла. А что делала мама? Нет, вы не понимаете!Не можете понять! Полный дом великовозрастных детей! А все потому, что мы незнали, что такое зло! А мама знала? А Джулиен знал?

Вам известно, почему Белл умственно неполноценна? Винойвсему инбридинг! Да и Дорогуша Милли тоже. Знаете ли вы, что Дорогуша Миллидочь Джулиена? Да-да, я это точно знаю. Бог мне свидетель, она его дочь. И онатоже видит дьявола, но лжет, что это не так. Уверен, она тоже его видит.

«Оставь ее в покое, – твердила мне Стелла. – Этоне важно». Я знаю, что Милли могла его видеть. Могла! Для этого приема ониящиками таскали шампанское. Много, много ящиков. А Стелла танцевала наверху подсвои пластинки и только просила, чтобы я вел себя пристойно и не портил всемвечер. Святые Небеса! Да разве они не понимали, что происходит?

А вся эта болтовня Карлотты о том, что Стелла должна уехатьв Европу! Неужели кому-то по силам заставить Стеллу хоть что-то сделать? Да ичто бы изменилось, даже если бы Стелла оказалась в Европе? Я пытался поговоритьс Пирсом. Схватил его за горло и сказал, что заставлю выслушать меня. Если бымне не помешали, я его тоже бы пристрелил. Господи всемогущий! Ну почему онимне помешали?!! «Да как вы не понимаете, теперь Анта в его власти! Неужели жевсе вы слепы?» – кричал я им. А теперь ответьте мне вы: неужели все они ивправду слепы?

Как мы узнали впоследствии, так продолжалось не день и недва. Однако приведенный выше фрагмент монологов Лайонела – единственный,который был документально зафиксирован доктором в истории болезни. Далееимеются только краткие записи о том, что пациент продолжает твердить нечтоневразумительное, употребляя при этом лишь местоимения: она, ее, его, он…Предположительно одна из подразумеваемых им персон – дьявол. Или о том, чтопациент вновь бредит и намекает, что кто-то подтолкнул, надоумил его совершитьстоль ужасный поступок. Но кого именно он имеет в виду, не ясно.

Накануне похорон Стеллы, то есть через три дня после еесмерти, Лайонел попытался сбежать. С тех пор его держат под неусыпнымнаблюдением.

– Уж и не знаю, как им удалось так загримироватьСтеллу, – много позже вспоминал один из родственников. – Но выгляделаона действительно потрясающе. Собственные похороны стали последним данным еюприемом. Она оставила детальные письменные инструкции относительно ихпроведения. И знаете, что мне позже рассказали? Что написала она эти инструкциив тринадцать лет! Ничего себе романтические устремления тринадцатилетнейдевочки!

Общераспространенные сведения, однако, были несколько иными.Распоряжения относительно процедуры погребения Стелла сделала в 1925 году,одновременно с составлением завещания после смерти Мэри-Бет. Причем оставленныеинструкции отличались крайней простотой: вынос тела должен быть произведен изособняка; поставщикам цветов указать, что при украшении «предпочтение» лучшеотдать калам или белым лилиям; никакого освещения, кроме свечей; почтившимсвоим присутствием церемонию подавать вино; бдение должно продолжаться смомента установки гроба и до переноса его в церковь, где состоится заупокойнаямесса.

Несмотря на кажущуюся простоту вышеупомянутых пожеланий,церемония в целом выглядела весьма пышно. Стелла, вся в белом, лежала в открытомгробу неподалеку от входа в длинный зал, освещенный множеством восковых свечей,что придавало всему происходящему оттенок некоторой, если так можно выразиться,театральности. Зрелище было поистине впечатляющим.

– Знаете, на что это было похоже? – вспоминалпозднее один из родственников. – На празднование первого мая. Да-да,именно! Этот аромат белых лилий… И Стелла, вся в белом, – словно майскаякоролева…

Кортланд, Баркли и Гарланд встречали у входа в особняк сотниродственников, прибывших на церемонию. Пирсу позволили попрощаться со Стеллой,после чего немедленно отправили в Нью-Йорк, где жила семья его матери. Согласностаринному ирландскому обычаю, зеркала в доме были занавешены, хотя никто немог сказать, кто именно отдал такое распоряжение.

На заупокойной мессе народу было еще больше. Те, кого Стеллапри жизни не приглашала на Первую улицу, приехали прямо в церковь. На кладбищесобралось не меньше родственников, чем на похоронах мисс Мэри-Бет.

– Поймите, ситуация была действительно скандальная, –рассказывал Ирвин Дандрич. – Это убийство стало поистине убийством года.Нельзя забывать, что речь идет о Стелле. У определенного круга людей ничто иноене могло вызвать больший интерес. Известно ли вам, например, что даже в тотвечер, когда Стелла погибла, в нее влюбились еще двое молодых людей – кстати,моих хороших знакомых. Представляете! Оба они впервые встретились с ней на томприеме и едва ли не в момент убийства спорили между собой: один заявлял, чтоприятель должен ему уступить, а другой не соглашался, считая, что преимуществоу него, поскольку он первым заговорил со Стеллой. Дорогой мой, вечеринканачалась в семь часов, а к половине девятого Стелла была уже мертва.

В ночь после погребения Стеллы Лайонел, уже находившийся влечебнице для душевнобольных, внезапно проснулся и принялся буйствовать.

– Он там! Он там! – кричал несчастный. – Онникогда не оставит меня в покое!

К концу недели на него уже надели смирительную рубашку, ачетвертого ноября поместили в специальную, обитую войлоком палату. В то времякак доктора спорили, стоит ли применить электрошоковую терапию или достаточнопока ограничиться успокоительными, Лайонел, скорчившись, сидел в углу палаты и,не имея возможности высвободить руки из смирительной рубашки, только хныкал икрутил головой, словно стараясь отвернуться от своего невидимого мучителя.

Позднее медсестры рассказали Ирвину Дандричу, что беднягавсе время со слезами звал Стеллу и умолял ее о помощи.

– Он сводит меня с ума! – кричал Лайонел. –Господи! Ну почему он не убивает меня! Стелла, помоги! Стелла, вели ему убитьменя!

Его вопли разносились по всей лечебнице.

– Я больше не хотела делать ему уколы, –вспоминала в беседе с Дандричем одна из медсестер. – Они все равно непомогали. Он никак не мог заснуть и только боролся со своими демонами, что-тобормотал и сыпал проклятиями. Мне казалось, что от уколов ему становится толькохуже.