но меня заставили. Так и пошла вместе с другими. Это было поразительно: меня, обычную швею, встретил сам президент Берут. Он приветствовал нас и поблагодарил за хорошую работу. Мне вручили благодарственное письмо. Домой вернулись под утро. Мать начала кричать: где была? Я показала ей грамоту, но она не поверила мне. Я до слез пыталась убедить ее, что была в Варшаве и виделась с Берутом! Спустя какое-то время она начала верить мне, а когда поверила — очень мной гордилась»[968].

И все же в чисто экономическом смысле движение ударников оказалось провалом. Во-первых, оно создавало ложные стимулы к труду: рабочие соревновались за то, чтобы быстрее завершить работу, не особенно думая при этом о качестве. В итоге «социалистическое соревнование» не делало экономику более производительной — ни в Советском Союзе, ни где-либо еще. Историк экономики Пол Грегори полагает, что в Советском Союзе стахановское движение совсем не оказывало влияние на производительность труда: выплаты премий и высоких зарплат стахановцам «съедали» весь прибыток, приобретенный за счет нечеловеческих усилий отдельных рабочих[969].

В политическом плане эффект движения был менее однозначным. В некоторых местах ежедневные нормы становились «яблоком раздора»: они начинали расти быстрее, чем зарплаты и стандарты жизни, и партии приходилось изобретать все новые способы, чтобы остановить волну недовольства. В 1952 году большое будапештское предприятие пригласило партийных активистов выступить перед сотрудниками с лекцией о том, «как рабочие жили при режиме Хорти», «какое положение молодых рабочих сегодня», «что несет с собой будущее» и «каковы последствия нынешнего международного положения и борьбы за мир». Лекторы рассказывали, каким ужасным было прошлое, насколько хороша жизнь теперь и до какой степени хорошо начнут жить рабочие в будущем, когда капитализм потерпит поражение[970].

В Германии партия боролась с жалобами на высокие нормы, используя Betriebsfunk — заводские радиоточки. Партийные активисты помогали рабочим писать и готовить радиопрограммы, которые затем транслировались по всему предприятию посредством громкоговорителей. На совещании, посвященном обсуждению этой инициативы в 1949 году, руководители немецкого общенационального радио соглашались с тем, что фабричные трансляции очень важны. «Мы должны найти язык, понятный людям, которые усердно трудятся», — сказал один из них; возможно, те, кто «потерял доверие к национальному радио», пересмотрят свои позиции, когда услышат трансляции с собственных предприятий. На совещании строились планы по запуску передач в обеденный перерыв, а также после работы, когда трудящиеся ожидали транспорта, развозящего их по домам. Главная идея состояла в том, что «достижения тружеников должны чествоваться и повторяться каждый день». (Некоторые, впрочем, считали, что «избыток политики был бы ошибочным» даже для заводских радиоточек и что в их программы надо включать музыкальные и развлекательные передачи[971].)

И все же политически стахановское движение добилось некоторых успехов. В Советском Союзе Сталин использовал ударников как ресурс обновления технических и управленческих кадров. Выступая на съезде стахановцев в 1935 году, он призывал собравшихся ударников «ломать консерватизм некоторых наших инженеров и техников» и «высвобождать новые силы рабочего класса»[972]. На многих из этих «инженеров и техников» впоследствии возложили ответственность за экономические сбои системы, и они оказались в ГУЛАГе. В Восточной Европе движения ударников выполняли столь же революционную, хотя немного отличную функцию. На практике они зачастую стравливали молодых и неопытных, но более «идейных» рабочих с более старшими и более опытными мастерами. Старшее поколение рабочих еще помнило довоенный фабричный быт, который был не хуже — хотя и не лучше — новых условий. Некоторые его представители в свое время участвовали в настоящем профсоюзном движении и хорошо понимали, что государственные профсоюзы, ориентированные на правительство и заводское начальство, не имеют к подлинным профсоюзам никакого отношения.

На многих предприятиях рабочие-ветераны очень быстро начали относиться к социалистическому соревнованию с враждебностью, справедливо подозревая, что оно придумано с единственной целью: заставить людей работать более интенсивно, но за ту же плату. Отголоски этой враждебности можно найти в официальной биографии Йожефа Кислингера, венгерского стахановца, который вступил в прямой конфликт с пожилыми рабочими: «Иногда он работал другим, более совершенным резцом и благодаря этому перевыполнял норму. Старшие рабочие накидывались на него: „Ты что, с ума сошел? Подводишь всех нас!“ Даже один из профсоюзных начальников пришел как-то предупредить его: будь осторожен, сынок, это не слишком хорошая затея. Не гонись за слишком высокими процентами»[973].

Молодая работница, которая участвовала в производственном соревновании на заводе комбайнов в Восточной Германии, тоже сталкивалась с враждебностью ее старших коллег-мужчин. Один из них даже сказал ей, что если бы заводское начальство сажало на территории предприятия деревья, ее «первую повесили бы на одном из них»[974]. Легко понять, почему молодые энтузиасты, готовые добровольно таскать кирпичи по колено в грязи, быстро превратились в раздражающий фактор: их усилия создавали прецеденты, которым вынуждены были следовать остальные.

Этот конфликт поколений разжигался целенаправленно и столь же намеренно поддерживался официальной пропагандой. Индустриализация набирала темпы, и партии приходилось интегрировать тысячи необученных и приехавших из деревни рабочих в состав городского пролетариата. В Будапеште, по наблюдению газеты Szabad Nep, «стахановское движение начало формировать новый тип рабочего: он стал предвестником нарождения коммунистического рабочего класса… На своем каждодневном опыте трудящиеся познают истину, о которой говорит нам теория: строительство социализма… связано с ростом народного благосостояния»[975].

К 1950 году многие из тех, кто отказывался участвовать в социалистическом соревновании, просто исчезли. Так, в Венгрии в ходе расследования случаев «саботажа» в строительной индустрии было установлено, что за разрушение недавно выстроенной плотины несут ответственность сотни рабочих старшего поколения: в результате целую отрасль решили очистить от «враждебных элементов»[976]. К 1951 году около 250 «довоенных специалистов» были уволены в Варшаве. На их места пришли молодые и более идейные коллеги, на которых партия могла положиться.

Если воздействие пропаганды, адресованной молодым, отнюдь не прекращалось с концом школьного дня, то пропаганда для взрослых с завершением рабочего дня тоже не заканчивалась. На больших предприятиях работали собственные вечерние клубы и «дома культуры», организовывались культпоходы в театр. Во многих местах проводились также дискуссии и лекции на политические темы. Помимо всех этих вполне повседневных событий и встреч партия готовила бесчисленные празднования, фестивали, годовщины, которые были призваны повышать образовательный уровень широкой публики и одновременно занимать ее в непродолжительное свободное время.

К концу 1940-х годов в каждой коммунистической стране установился собственный список памятных и праздничных дат, замещавший традиционные дни почитания святых и религиозные праздники. День международной солидарности трудящихся (1 мая), годовщина Октябрьской революции (7 ноября) и день рождения Сталина (21 декабря) были общими для всех. В то же время