Мы находились в городе, городе из темно-коричневого ибледно-желтого камня и глины. Прошло три года. Предсказанное сбылось. Все, чтоя помню, это то, что мы оказались в огромной толпе людей, одетых в плащи,накидки, лохмотья, и что я ощущал запах человеческого пота, и теплоту затхлогодыхания, и непреодолимый смрад от человеческих испражнений и верблюжьегонавоза. И что, хотя никто нас не замечал, я чувствовал давление вокруг,чувствовал, как немытые мужчины напирают на меня, размахивают передо мнойруками, и песок носился в воздухе здесь, в стенах города, на этих узкихулочках, точно так же как в воздухе пустыни.

Люди стояли в невысоких арках дверных проемов, высовывалисьиз окон сверху. Копоть смешивалась с докучливым песком. Женщины с наброшеннымина лица накидками льнули друг к другу, проталкиваясь мимо нас. Над головойпослышались крики и визг. Вдруг до меня дошло, что толпа плотно сомкнуласьвокруг и я не мог даже пошевелиться. Я в отчаянии стал искать глазами Мемноха.

Он оказался подле меня, спокойно наблюдая за всем. Ни одиниз нас не излучал какого-либо сверхъестественного сияния среди этих бесцветныхи чумазых существ, обыкновенных людей того раннего и сурового времени.

– Я не хочу делать это! – упорствовал я, уносимыйтолпой и пытающийся сопротивляться. – Не думаю, что смогу это вынести! Немогу смотреть, Мемнох, нет – не требуй этого от меня. Нет... Не хочу идтидальше. Мемнох, отпусти меня!

– Успокойся, – непреклонно произнес он. – Мы почтипришли на место, где Он будет проходить.

Обхватив меня левой рукой, как бы ограждая от людей, онраздвигал толпу перед нами, казалось, без всяких усилий, пока мы не вышли впервые ряды ожидающих у широкой дороги, по которой двигалась процессия. Крикиоглушали. Мимо нас проходили римские солдаты. Одежда их была в песке; лицаусталые, скучные, даже мрачные. Через дорогу, по ту сторону процессии, вскинуларуки и запричитала красивая женщина, волосы которой были прикрыты длинной белойнакидкой.

Она смотрела на Сына Божиего. Он показался в поле зрения.Сначала я увидел большую поперечину распятия поверх Его плеч, выпирающую с двухсторон, а потом привязанные к балке веревками Его кисти, уже сочащиеся кровью.Голова Его была склонена; каштановые волосы спутаны и испачканы, а сверхуприкрыты грубым черным венцом из терна с шипами. Зрители прижались к стенам пообе стороны от Него; некоторые глумились над Ним, иные молчали.

Ему едва доставало места, чтобы пройти с Его ношей;в разорванной одежде, с кровоточащими коленями, в синяках, Он все же шел.От ближайших стен неодолимо несло смрадом мочи.

Он еле тащился в нашу сторону, опустив лицо вниз, потомупал, ударившись коленом о камни мостовой. Позади Него я увидел прочих, несущихдлинный столб от креста, который будет вкопан в землю.

Идущие рядом солдаты сразу же подняли Его и укрепилипоперечину у Него на плечах. Мы увидели Его лицо, не далее чем в трех футах оттого места, где мы стояли, и Он взглянул на нас обоих. Обожженный солнцем, свпалыми щеками, с приоткрытым дрожащим ртом, уставив на нас широко открытыеглаза, Он смотрел без выражения, без призыва. Кровь сочилась из-под черныхшипов, вонзившихся в Его лоб; она стекала тоненькими струйками по Его векам ищекам. Грудь Его была обнажена под лохмотьями надетой на Него дряхлой мантии ипокрыта свежими красными рубцами от плети!

– Господь мой! – Я опять лишился всякой силы воли;Мемнох поддерживал меня, пока мы оба вглядывались в лицо Господа. А толпа,толпа продолжала вопить и посылать проклятия, кричать и толкаться; малые детивытягивали шеи, чтобы увидеть, женщины причитали. Иные смеялись; огромнаяужасающая зловонная масса народа под безжалостным солнцем, опаляющимпространство между ближайшими, запятнанными мочой стенами!

Он подходил все ближе! Узнал ли Он нас? Он содрогнулся вагонии, кровь стекала по Его лицу на дрожащие губы. Он перевел дух, словно отудушья, и я увидел, что мантия на Его плечах под грубым деревом балки,пропитана кровью от бичевания. Он не мог бы терпеть и минуты, но все же Егоподталкивали, и Он встал прямо перед нами, с мокрым от пота и крови лицом, апотом Он медленно повернулся и посмотрел на меня.

Я рыдал, не в силах сдержаться. Чему же я стал свидетелем?Немыслимое зверство в любое время и в любом месте, но легенды и молитвы моегодетства наполнились уродливой живостью; я почувствовал запах крови. Я Егочуял. Вампир во мне учуял Его. Слыша собственные рыдания, я простер к Немуруки.

– Господь мой!

Во всем мире воцарилась тишина. Люди кричали и толкались, ноне в том измерении, где стояли мы. Он стоял там, вперив очи в меня и Мемноха,покинув это время и владея моментом во всей полноте, с его агонией, пока гляделна нас обоих.

– Лестат, – молвил Он таким слабым, надтреснутым голосом,что я едва услыхал Его. – Ты ведь хочешь попробовать, верно?

– Господи, о чем Ты говоришь? – вскричал я, с трудомвладея словами из-за нахлынувших слез.

– Кровь. Попробуй ее. Вкуси кровь Христа. – И лицо Егоозарилось страшной мученической улыбкой, это была почти гримаса. Тело Егосодрогалось под непомерной тяжестью балки, и кровь продолжала течь тонкойструйкой, словно при каждом вздохе шипы глубже вонзались в Его лицо, и полосына Его груди начали вздуваться и превращаться в сочащиеся кровью рубцы.

– Нет, Господь мой! – закричал я, протягивая к Немуруки и прикасаясь к Его слабым рукам, привязанным к огромной поперечине, Егоистерзанным слабым рукам под разорванными рукавами, и передо мной горела Егокровь.

– Господня Кровь, Лестат, – прошептал Он. – Подумайобо всей человеческой крови, омывавшей твои уста. Разве Моя кровь не стоитмногого? Ты что – боишься?

С рыданиями охватил я Его шею ладонями, а костяшки моихпальцев уперлись в поперечину; и я поцеловал Его в горло, а потом мой рототкрылся помимо моей воли и зубы вонзились в Его плоть. Я услыхал Его стон;протяжный, отдающийся эхом стон, казалось, уходил ввысь и заполнял мир своимизвуками, и кровь полилась ко мне в рот.

Крест, гвозди, забиваемые в Его запястья, Его тело,повернутое и изогнутое, словно в последние мгновения Он попытался вырваться, иголова Его упала на поперечину, так что шипы вонзились в Его череп, а потомзабиваемые в ступни гвозди и Его закатившиеся глаза, непрекращающийся стукмолотка и вслед за этим – свет, необъятный ширящийся свет, подобный тому, чтоподнимался когда-то над окоемом небес, заполняющий весь мир и стирающий дажеэтот теплый, весомый, сладкий избыток крови, который влился в меня. Свет, самыйсвет и пребывание в нем, в Его образе! Свет померк – быстро, беззвучно, оставляяза собой длинный туннель или тропу, и я знал, что тропа эта ведет прямо отземли к свету.