– Да, если не предположить одно, – ответил я. –Весьма невероятное на первый взгляд.

– Договорились?

– Или действуют заодно в общих интересах.

Он разложил по столу фотографии, лицо потемнело, тяжелыескладки повисли у щек.

– Да, это невероятно, ведь Китай – коммунистическаядержава, а Япония и без того всегда была его злейшим врагом, но… когдапоявляется возможность сорвать такой куш, могут и договориться. Не на уровнеглав государств, а вроде бы по инициативе частных лиц. Но если определить общуюстратегию, действия станут удивительно слаженными.

В кабинет вошел Бронштейн, увидел нас у стола,нависшими над картой мира, как будто мы и есть мировое правительство, подошел,всмотрелся, сказал авторитетно:

– А заметили, что несвойственную активность проявляетИндия? А ей, казалось бы, ни до чего не должно быть дела, кроме проблем сПакистаном! Во всяком случае, сперва надо разобраться в той горячей точке, дажене точке, а горячей линии, что по всей немалой их границе, а уж потом переходитьк активной международной политике. Такая политика, как говорят в Думе, чреватабоком, однако же Индия вывела флот и совершает угрожающие маневры, словнособираясь напасть не то на острова Малайзии, не то на Цейлон.

Лысенко кивнул, указал мне на границу с Пакистаном.

– У пакистанцев здесь немало войск, но невоспользовались возможностью пусть не ударить в спину, но хотя бы напакоститьИндии! Похоже, эти враги с момента рождения сумели как-то договориться овременном прекращении вражды. Но когда внезапно возникает союз кошки и собаки,то это явно союз против повара. В данном случае повар здесь – США.Индия, у которой мощный флот, вывела в море и отвлекает силы США, в Пакистанепроисходят беспорядки и нападения на американцев, часть американского корпусабыстрого реагирования тут же перебрасывается туда транспортными самолетами…

Лукошин положил на стол распечатку новостей, я проследил заего ползущим по строчкам пальцем.

– Вот здесь указано, когда вышли из портов корабли эскадрыиндийского флота, а вот сведения о маневрах китайского. Я бы сказал, чтовсе по заранее уточненной договоренности. Сознательно оттягивают силыамериканцев подальше от района вторжения не только Япония и Китай, нодаже – Индия!

Бронштейн сказал скептически:

– Глеб, у вас глаза что-то велики слишком. Это от наркотиковили от страха?

Лукошин покачал головой, ничуть не обидевшись.

– Лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Но не до такой же степени!

Я поднял взгляд от бумаги на очень серьезное лицоЛукошина.

– Но Индия… какого черта… что поимеет?

– Что-то да кинут на лапу, – буркнул Лукошин. –Если отхватят Сибирь и Дальний Восток, почему не уступить какой-нибудь измелких островов в Индийском океане, если они есть там, или же смягчить условиякакого-нибудь торгового договора? За помощь надо платить, теперь за так ничегоне делают.

Бронштейн сказал ворчливо:

– Кроме одного случая.

– Какого? – спросил Лысенко.

– Догадайтесь с трех раз.

– Ну, разве что нагадить Америке…

– Молодцы, с первой попытки. И не пальцем в небо, чтоудивительно. Сейчас страны всего мира начинают поддерживать друг друга толькодля того, чтобы подставить Америке ножку хоть в малости. А если по-крупному, тои вовсе кайф! Самое новое в этой ситуации – то, что даже страны Европыготовы порой поддержать какой-нибудь сволочной режим где-нибудь в Африке или вглубинах Азии, если тот сует палки в колеса Штатам.

Самую бешеную активность за это время развил Карельский:ухитрился охватить всю Восточную Сибирь и почти весь Дальний Восток, а известнодаже школьнику, в одной средней сибирской области поместится пять Франций стремя Германиями, а таких областей в Сибири – десятки.

Карельский ездил по регионам, общался с местными лидерами, втом числе и с неформальными, много выступал на митингах, на собраниях, сумелпривлечь на свою сторону часть войск, что меня напугало до дрожи в коленках:наши деморализованные войска в последние годы впали в такую апатию, что даже кстоловой и обратно к казарме передвигаются, как жабы, застигнутые ноябрьскимихолодами.

Лукошин предположил с надеждой, что наконец-то в людяхпросыпается патриотизм, Бронштейн фыркнул, заявил, что генералы еще не всеразворовали или увидели что-то, что можно украсть в те три дня, покапросуществует Дальневосточная республика, а вот Андыбин, он появлялся у нас всереже, погрязнув в семейных проблемах, когда-то громогласный оптимист, сейчаспессимистично проронил непривычно тихим голосом о начале распада России наудельные княжества.

– Надо останавливать, – сказал Лукошин с тревогой.

– Кого? – спросил Бронштейн. – Андыбина? Илираспад?

– И то, и другое, но главное – третье.

– Карельский?

– Он самый, – признался Лукошин. – Этот энергичныйгад шагает слишком быстро. Ни одна партия не набирала сторонников так пугающестремительно. Кроме нашей, ессно.

– Ну, мы, конечно, орлы, – сказал я с тоской, –однако народ мы собрали в основном дерьмовый. У нас массовость из-захалявщиков, а к Карельскому стягиваются как раз самые честные, самоотверженные,жертвенные. Словом, государственники! Государственники уже по дефолту лучшевсех остальных, они подчиняют свои капризы интересам общества… но оказываются вконце концов в проигрыше, потому что дерьмовых человечков больше, намногобольше, они почти все из дерьма. В Штатах это поняли раньше других, вот ипридумали систему, как, оставаясь дерьмовым и не скрывая этого, приходится темне менее вынужденно карабкаться к вершинам знания, творчества, бизнеса, спорта…Словом, как бездельников заставить вкалывать не кнутом государства, а… чтобсами, гады!

Это был уже не ответ, а монолог, в котором я выгранивалочередную формулу перед очередным выступлением, все так и поняли, слушаливнимательно, но, когда я замолчал, Андыбин заметил хмуро:

– Помимо государственников, которых и там не ахти, там тожехалявщиков дай боже! Просто им кажется, что, отделившись от Москвы, заживут,как в денежном раю. Так в СССР считали все эти украины, таджикистаны, грузии ипрочие молдавии. Их участь ничему не научила теперешние татарстаны ибашкортостаны, тоже мечтают, идиоты… То же самое и с Дальним Востоком.

Бронштейн спросил с прежним нетерпением:

– Но что будем делать конкретно?

– Ничего, – ответил я. Пояснил горько: –А что мы можем?.. Все, что он говорит, – правда. Его слушают одни,нас – другие. В смысле, нас слушают самые ленивые и тупые, ихдевяносто процентов от всего населения России, а также один процент самыхграмотных и с хорошо развитыми лобными долями.