положение, и в течение года «Солидарность» набрала почти десять миллионов членов, включая многих членов польской КП. Польское свободное движение стало самым серьезным вызовом претензиям коммунистов на власть в Европе, где доминировал Советский Союз, после Праги 1968 года, и было очевидно, что принципы «Солидарности» несовместимы с принципами коммунистических диктатур. Поэтому подобное антагонистическое двоевластие не могло продолжаться долго, и таким образом правительство братских коммунистических государств, в первую очередь ГДР и Чехословакии, с самого начала настаивало на насильственном прекращении такого положения дел путем вторжения войск Варшавского договора. Несомненно, это означало бы дальнейшее, опасное усиление напряженности между Востоком и Западом. Но советское правительство хотело избежать этого любой ценой, хотя бы потому, что в своем тяжелом экономическом положении оно не могло обойтись без поддержки Запада. Поэтому они угрожали вторжением, но не пошли на это. Вместо этого 13 декабря 1981 года польское правительство объявило военное положение, многие тысячи активистов и сторонников «Солидарности» были арестованы, уступки осени 1980 года были отозваны, и коммунистическое правление было восстановлено, но теперь в виде военной диктатуры – во главе с генералом и премьер-министром Ярузельским.

На Западе, и особенно в ФРГ, польские события оценивались преимущественно в контексте новой конфронтации между Востоком и Западом, которая уже достигла тревожной остроты благодаря «двойному решению», вторжению в Афганистан и бойкоту Олимпийских игр и которая подогревала опасения военной эскалации. Дестабилизация коммунистического правления в Польше, по широко распространенному убеждению, могла бы еще больше усилить эту напряженность и, следовательно, опасность войны. Польское свободное движение, которое воспринималось здесь как политически правое из‑за своего национально-католического характера, встретило скептицизм и неприятие, особенно в левых рядах. Гюнтер Гаус, постоянный представитель ФРГ в ГДР до 1981 года, в начале 1982 года сформулировал в отношении Польши четкое «неприятие словесного радикализма, одобряющего опасный для жизни темп перемен и такой тип изменений, который направлен на поражение другой стороны». А Эгон Бар, стратег разрядки, весной 1982 года заявил, что действует принцип, согласно которому «самоопределение нации в принципе должно быть подчинено сохранению мира. Это относится и к полякам. Национальные амбиции поляков также должны быть подчинены интересам сохранения мира»[78]. Не только события в Польше, но и все изменения в балансе сил в Восточном блоке воспринимались здесь как деструктивные факторы, поскольку они могли привести к увеличению опасности войны.

Западногерманские и западноевропейские левые также в значительной степени игнорировали оппозиционные движения в странах Восточного блока, которые приобретали все большее значение. Тот факт, что в якобы монолитном блоке диктатур с советским господством уже давно появились глубокие трещины, не замечался, стабильность восточных диктатур переоценивалась, а движение «Солидарность» даже критиковалось как опасное. С другой стороны, консерваторы резко осуждали действия польских военных, но они не знали альтернативы закреплению статус-кво[79].

Таким образом, в 1979–1982 годах далеко идущая внешняя политика и дестабилизация мировой экономики совпали и повлияли друг на друга, так что часто используемый термин «кризис» был вдвойне оправдан для этого этапа. Глобальные экономические проблемы заявили о себе уже в 1979 году, а с зимы 1980/81 года оставили глубокие шрамы и в ФРГ. Рост цен на сырую нефть в результате иранской революции, ослабление спроса на экспорт, кризис в США и нерешенные валютные проблемы были важными внешними факторами, спровоцировавшими экономический спад. Но были и внутригосударственные проблемы: прежде всего, снижение конкурентоспособности немецких компаний, которые отставали от своих японских конкурентов и медленно догоняли технические инновации в области обработки данных и автоматизации производства, теперь, как оказалось, усугубило кризис. Кроме того, структурные изменения продолжались ускоренными темпами. Классическая тяжелая промышленность продолжала терять свое значение, а сталелитейная промышленность, в частности, переживала на тот момент масштабный спад продаж[80].

В качестве эффективных мер против структурного кризиса профсоюзы и вместе с ними рабочее крыло СДПГ потребовали увеличения государственных субсидий на производство стали для обеспечения рабочих мест и борьбы с безработицей путем сокращения рабочего времени на том основании, что таким образом имеющаяся работа будет распределена между большим количеством людей. Однако это не решило главную проблему угольной и сталелитейной промышленности – отсутствие международной конкурентоспособности из‑за слишком низкой производительности труда, поскольку за счет сокращения рабочего времени не было достигнуто повышения производительности.

Федеральное правительство пыталось отреагировать на структурные изменения, способствуя сокращению мощностей в отраслях, которые перестали быть конкурентоспособными, но в то же время обеспечивая рабочие места в отраслях, которые перестали быть производительными. Это было противоречием в терминах, но альтернатива – позволить безработице в угольных и сталелитейных регионах вырасти до тридцати и более процентов – была политически несостоятельной. Таким образом, субсидии в таких секторах экономики служили, прежде всего, цели растянуть структурные изменения, чтобы смягчить социальные последствия и выиграть время для реструктуризации и создания новых рабочих мест в пострадавших регионах, таких как Саар или Рурская область.

Однако сейчас структурный и мировой экономический кризис взаимно усилили друг друга, и правительство оказалось под острым давлением необходимости действовать. Экономический рост, составлявший в 1980 году 1,9 процента, снизился до минус 0,2 процента в 1981 году и до минус 1,1 процента в следующем году. Уровень безработицы, который не снижался в предыдущие годы, несмотря на экономический рост, теперь достиг рекордного уровня. В 1981 году он вырос до 5,3 процента, в 1982 году – до 7,6, а в 1983 году – до 9,3 процента: в том году два миллиона работников были зарегистрированы как безработные. Несмотря на такое развитие событий, уровень инфляции также оставался высоким (6,1 процента в 1981 году) и большинство работников в эти годы понесли значительные потери в реальной заработной плате. Налоговые поступления резко сократились, поэтому расходы государственного бюджета, которые с 1970 по 1982 год выросли со 196 до 548 миллиардов марок, пришлось компенсировать за счет постоянно растущего долга. За тот же период государственный долг вырос со 125 до 614 миллиардов марок. Особую роль в этом сыграли государственные социальные пособия, которые были значительно расширены со времен Большой коалиции и затем все больше при правительстве Брандта и Шееля. Коэффициент социальных выплат – отношение всех социальных выплат к общественному продукту – вырос с 25 до 33,7 процента в период с 1965 по 1975 год и с тех пор лишь немного снизился (1980: 32,1 процента)[81].

Ввиду такого драматического развития событий встал вопрос о том, какой путь выхода из кризиса лучше найти – ориентированной на спрос или на предложение экономической политики. Может быть, лучше повысить заработную плату, социальные пособия и государственные программы стимулирования спроса, которые бы привели экономику