Доктор отпрянул от стола, заваливаясь наспину, прижал руки к лицу, но тут же с визгом отдернул их: выстрелом разметалоосколки стекла по столу, и они не могли не вонзиться в его лицо. А в остальномон был вполне цел. И, даже будучи вне себя от страха, не прекратил попытокпереиграть своего врага.

– Идиот! Идиот! Вы уничтожили лекарства!Теперь мне нечем привести ее в сознание! Не смейте палить, здесь идет научныйэксперимент!

– Не тронь мои чертежи? – глумливоосведомился Дмитрий. – А ну, в сторону! Лицом к стене, руки за голову!

Доктор отшатнулся, но, даже повернувшись,продолжал из-за плеча пялиться на Дмитрия, сторожа взглядом каждое егодвижение.

Тот рванул на себя ящичек стола, потом другой,третий, небрежно вороша стволом «беретты» упаковки со шприцами, ампулы,коробочки и прочее содержимое, набросанное в самом причудливом беспорядке. Ага,вот. Ну, слава богу… Строго говоря, готовый к работе шприц с кардиопоном имелсяв аптечке, но аптечка в сумке, а ее одной рукой не откроешь. Положить же хотьна минуту оружие, находясь рядом с этим, мягко выражаясь, щитомордником…Дмитрий разбил ампулу, высосал содержимое шприцем, шагнул к Лёле и, почти неглядя, вонзил иглу в левое предплечье.

«Болевая активность пятьдесят пятьпроцентов, – как сказал бы сейчас дорогой и любимый Гоша. – Снижениеболевой активности. Сорок процентов… тридцать… нулевая отметка! Дыханиевосстанавливается, пульс нормализуется, артериальное давление повышается. Гошаприходит в себя».

В данном случае следовало сказать – Лёля…

Она открыла глаза и тотчас зажмурилась, то лине справившись с головокружением, то ли испугавшись того, что увидела:согнувшийся человек с окровавленным лицом, напротив стоит другой, вскинувдвустволку… После кардиопона, знал Дмитрий, восстанавливаются мгновенно всежизненные функции – сколь надолго, это зависит от состояния организма, Лёляпродержится час, а потом понадобится другой укол или активный отдых, но насчетэтого пока ничего в волнах не видно, – и только память отстает от прочего.От одной до пяти минут человек не может контролировать себя и оцениватьокружающее, поэтому со слезами Лёлиного восторга придется подождать.

– Так что там насчет научногоэксперимента? – спросил он, с истинным удовольствием находя следы лютогостраха в лице доктора. – И заодно насчет лейкемии…

– Лейкемией больна не она, – мрачнопробормотал доктор. – Это все делается ради ребенка, ради девочки. Выдолжны знать, что ваша жена сама согласилась на эксперимент. Она добровольнорешила стать донором, чтобы спасти этого ребенка.

– Это неправда…

Голос ее был похож на шелест сухой травы, ноДмитрий услышал. Не отводя глаз от доктора, протянул в сторону руку – и егословно током ударило, когда ледяные влажные пальцы слабо сжали его ладонь. Онстиснул их, согревая, и это прикосновение все сказало ему яснее всяких слов.Только что он боялся обернуться, взглянуть на нее, – теперь не боялся.Лёля смотрела недоверчиво, но, когда глаза их встретились, вдруг залиласьслезами.

Дмитрий молчал, тяжело дыша. Сердце колотилосьтак, что в глазах темнело. «Пульс сто восемьдесят, давление повышается», –брякнул бы Гоша и посоветовал ввести успокоительное.

– Ты за мной пришел? – прошептала Лёля, ион кивнул, с трудом отводя глаза. – Я тебя звала…

– Да, я знаю, – хрипло выдохнулДмитрий. – Встать можешь?

– Вроде да.

– Поднимайся. Надо уходить отсюда. Не то этотболтун еще чего-нибудь придумает. Я тут уже наслушался и про твою лейкемию, ипро болезнь девочки какой-то…

– Олеся не больна! – горячо воскликнулаЛёля. – Я видела ее анализы, все это глупости. Но смешнее всего, что вмоей крови тоже нет антител, все это какие-то декорации для Хозяина. По-моему,этот Петр Петрович просто выкачивает из него деньги, как из меня пыталсявыкачать кровь.

Петр Петрович? Доктор по имени Петр, лейкемия…Богатый человек, которого уверили в болезни дочери… Все сходится! Догадкавспыхнула так внезапно, что Дмитрий даже не успел осознать ее, прежде чемвыпалил:

– Зиберов? Так вот ты куда пропал, Зиберов! Потебе вся нижегородская милиция плачет, а ты вон где сидишь!

И вздрогнул, словно от удара в спину, услышавза спиной негромкий голос:

– Брось ружье. Второй раз не предупреждаю.

Он поймал полный ужаса взгляд Лёли – иповиновался: осторожно наклонился, опустил «тулку» на пол.

– Ногой оттолкни, – послышалась команда.

Дмитрий опять повиновался.

– Руки за голову. Повернись.

Повернулся, бросив Лёле ободряющий взгляд. Унее дрожали губы, но попыталась все-таки улыбнуться, а потом, как и он,уставилась на человека, стоящего в дверях.

Странно… Точно знал, что никогда не виделэтого человека, а ощущение было такое, что встретил давнего знакомого. О нет,не такого знакомого, к которому можно кинуться с распростертыми объятиями ивоплем: «Сколько лет, сколько зим!» Скорее, наткнувшись на него в толпе,невольно попятишься, повинуясь непонятному, необъяснимому холодку междулопаток…

Он был невысок, по-юношески тонок, но крепостьзрелого мужчины ощущалась в нешироких вроде бы плечах, строгой осанке.Небольшая голова с мягкими русыми волосами, откинутыми с высокого умного лба.Загорелая, словно бы продубленная ветрами кожа, обтянувшая скулы. Сухой тонкийрот, глубоко посаженные глаза: слишком светлые, почти белые, пугающие. Лицоумного, осторожного, недоброго человека. Даже не поймешь – притягивает оно илиотталкивает. Но сейчас Дмитрий только мимолетным взглядом оценил внезапновозникшего незнакомца – не мог оторвать глаз от его правой руки, сжимавшейпистолет.

Это был всего-навсего «макаров», однаконезнакомец казался вооруженным до зубов. Никогда прежде Дмитрию не приходилосьвидеть, чтобы пистолет держали так – будто это продолжение руки, ее необходимаячасть вроде кисти. Хотя нет… кажется, он видел уже однажды нечто подобное!

Воспоминание, впрочем, мелькнуло – ирастворилось под пристальным взглядом, который устремил на него незнакомец.Удивление, потом ошеломление, потом снова непоколебимое спокойствие человека,абсолютно уверенного в себе, в своих силах.

– Ну? Кто вы и что здесь делаете? – спросилвошедший, и в это мгновение Лёля вскрикнула. Взгляд незнакомца скользнул всторону. Дмитрий обернулся и успел заметить, как Зиберов выхватил что-то изящика стола и резко вытянул руку, в которой сжимал нечто вроде электрическогофонарика.