Галю и за остальных «почти всех». – Вот вы обе не умеете по-русски – не считаете ведь себя дурами, верно?

– А нам и ни к чему учиться вашему языку, – презрительно фыркнула Клара. – Нам, немцам, он не понадобится.

– Как знать, как знать… – загадочно произнесла я. – Возможно, и понадобится. Возможно, и очень скоро.

После этого наша «милая» беседа прервалась. Уже надолго. До вечера. Линда вскоре ушла готовить ужин, а Клара и Эрна вполголоса принялись сплетничать о какой-то фрау Хани из Почкау, которая совсем потеряла совесть: муж в госпитале, а она с сопляками крутится, перепортила всех деревенских мальчишек… Вот так. Себя, своей грязи не замечают, только русские им глаза колют.

Спустившись с чердака, я, преодолевая нерешительность, подошла, прихрамывая, к Шмидту. Под навесом сарая он чистился после работы на тракторе от пыли: мягкой метелкой обмахивал рукава френча, широченные бриджи. Сначала не понял меня: «Какие письма? – Потом глазки его забегали, шея побагровела. – Хорошо. Я разберусь. На почту тебе не следует идти. Я сам скажу Линде, чтобы больше этого не делала. Ступай. Я устал – их бин мюде».

И я поняла, что это именно он приказал Линде просматривать нашу корреспонденцию из России. А может, не только из России, но и всю остальную. А ведь Зоя мне пишет иногда такое… Надо срочно предупредить ее об этом. Внезапно меня обожгла догадка. Может быть, и мои письма к ней так же просматриваются на почте, прочитываются определенными осведомителями. О Господи, как все это осточертело и как тошно, как гадко на душе. Хоть бы что-нибудь услышать отрадное! Но в обед получили газету – и опять в ней пустота. Лишь привычное вранье о «задавленной большевистским игом несчастной России» да набившие оскомину хвалебные слова о высокой миссии «освободителей».

Сейчас заканчиваю свои записи, а в памяти неожиданно всплыл давний эпизод, произошедший почти в самом начале нашего пребывания в Маргаретенхофе. Это я сейчас, как сегодня отметила Клара, так насобачилась по-немецки, а тогда… Помню, был первый день жатвы. Шмидт сам взгромоздился на жнейку, а мама, Сима и я следом за ним вязали и ставили в услоны снопы. Чуть в стороне, на выступающей за край поля низине, Леонид и Василий косили рожь вручную. Проезжая мимо, Шмидт, не останавливая лошадей, указал кнутовищем на громадный, выше человеческого роста гранитный валун, что стоял вблизи от межи. Одновременно, кивнув на махающих косами ребят, повелительно бросил мне через плечо с верхотуры своего сиденья что-то непонятное. Что же? Я не поняла ни слова и стояла в полной растерянности и нерешительности.

– Шмидт велел сдвинуть тот камень в сторону, – наконец сказала я, подойдя к Василию и Леониду. – Наверное, он мешает проезду.

– Он что – совсем спятил, этот придурок? – пробурчал Василий, недоверчиво осматривая глыбу. – Умнее ничего не придумал?

Напружинившись, мы все пятеро дружно налегли на теплый от солнца гранит, но валун, конечно же, даже и не шелохнулся.

– Пусть этот толстомясый сам тут надрывается, если ему так хочется, – с досадой сказал, утирая со лба пот, Василий и зло сплюнул себе под ноги. – Давай, Ленька, обкосим валун вокруг, чтобы жнейка смогла беспрепятственно проехать.

И тут-то до меня наконец дошло: наверное, «толстомясый» приказал именно то, что предложил Василий! Как же я не поняла? А может, все-таки велел убрать, передвинуть глыбу?

Со страхом ждала я приближения объезжавшей вкруг огромного поля жнейки – ведь уже успела в полной мере узнать бешеный нрав своего работодателя. Разгоряченные, сытые лошади, бодро помахивая гривами и хвостами, шумно проследовали мимо. Шмидт с высоты стрекочущей жнейки молча и равнодушно скользнул взглядом по выкошенному вдоль валуна широкому ряду. Так и есть: ни бельмеса я не поняла, хорошо, что Василий догадался! Увязывая вслед за Василием и Лешкой снопы, я, конечно, благоразумно помалкивала о своей оплошности. А они, ни о чем не подозревая, еще долго измывались над панским тугодумием и тупостью.

Сейчас, конечно (говорю это без хвастовства), подобный казус вряд ли произошел бы со мной. И в этом немалая заслуга словаря Генриха, в который я продолжаю частенько заглядывать. Навыку разговорной речи способствует и ежедневное общение с семействами Шмидта, Гельба и Эрны. Да ведь и при редких встречах с пленными англичанами и французами тоже приходится изъясняться только по-немецки. Вот откуда и совершенствуется язык.

Василий и Миша тоже уже сейчас неплохо «шпрехают по-дейтчи», а вот Леонид и Галя пока ни «бум-бум». Ну ладно, Гале простительно – она здесь недавно, а уж Лешке пора бы хоть немножко начать разбираться. Каждый раз, когда Шмидт начинает что-то ему говорить, Леонид напряженно, с надеждой ищет глазами меня или Мишку. И сколько уже было нелепых историй и, как следствие этого, панского «ора», когда Лешка делал не то, что надо, или шел не туда, куда следует.

Ох, пора заканчивать. Я ведь совсем о другом хотела сегодня сюда писать. Мыслила закончить наконец рассказ о второй половине минувшего воскресенья, тем более что и рассказать-то есть о чем. А вот, как часто это бывает, неожиданно понесло не в ту степь.

7 мая

Ну-с, продолжу наконец о том воскресном дне. Итак, дома меня ждала Вера, сразу накинулась с упреками: мол, совсем забыли ее, даже ходили без нее к «англикам», а она, бедная, пролежала больше двух недель больная, в жару, на что уж «колдовка» – и та испугалась, посылала к лекарю за лекарствами.

Без паузы заявила: «Сейчас же пойдем к Степану – там сегодня веселье ожидается. Приходила Нина, велела обязательно быть. Не веришь? Спроси хоть у Гальки или Мишки!»

Галя и Миша подтвердили: «Да, была Нина. Лишь недавно ушла. Действительно, звала сегодня к Степану».

Честно говоря, после пережитых волнений мне так не хотелось никуда выходить из дому! Тянуло страшно к своей тетради. Кроме того, предстояло выполнить приятный долг – написать письмо Николаю. В голове уже складывались заветные строки…

Но отказаться в этот раз – значило бы смертельно обидеть Веру, она ведь и так уже считала себя обиженной: болела, а никто из нас к ней не сходил, не навестил «болящую». Без нее же мы ходили к Нине, что равнозначно – «к англикам», а она так надеялась сходить туда вместе!

Делать нечего. Наскоро перекусили. Потолкавшись шумно и бестолково перед зеркалом, накинули пальто, вышли. Галя с нами не захотела идти, направилась в «Шалман», к Наталке, а мы зазвали с собой Симу. Неожиданно и Леонид с Мишей тоже собрались вдруг к Степану, но что-то