только двое; остальные, однако, как отмечает запись, «против статей ни в чем не винились». Из повинившихся стрельцов Илюшка Константинов дал заслуживающее быть отмеченным показание, что некоторые стрельцы имели в виду на царство выбрать пользовавшегося тогда общею и большою популярностью князя Михаила Яковлевича Черкасского, т. е. ни много ни мало как переменить династию. В застенке князя И. Б. Троекурова также из 33 человек 26 упорно заперлись, трое давали уклончивые, глухие и неполные показания и вполне сознавались только трое, из которых стрелец Куземко Зайцев сверх прочих положительных ответов на вопросы, заключавшиеся в статьях, показывал еще и то, «что государя к Москве пустить не хотели, а хотели его, государя, убить, а на царство принять царевну Софью Алексеевну или государя царевича, а если б де они во управление не пошли, и они хотели мыслить с народом, кого им выбрать на царство». У князя Б. А. Голицына 25 человек «ни в чем против статей не винились», один оказался больным и сознались только пятеро, из которых стрелец Лазарко Васильев, говоря о намерении стрельцов Немецкую слободу вырубить, давал этому намерению такое объяснение: «…а здумали-де про то все полки за то, что они, немцы, под Азовом много силы потеряли», т. е. много их, стрельцов, погубили — та же жалоба, которая так развита была в бунтовой челобитной Зорина. У князя М. А. Черкасского 20 человек из 34 упорно запирались, двое отозвались неведением по болезни, один дал показание неполное и 11 человек сознались как в том, что им известно было о письме, так и в намерении убить государя и царевича. Из сознавшихся стрелец Сидорко Федоров оговаривал своего товарища Петрушку Макарова, что тот по поводу убийства государя будто бы произносил и такие слова: «что-де великому государю поткнуться и самому на копье коли ни буди». Между стрельцами по показанию того же Сидорки Федорова шла речь, «что боярам быть по старому, как в бунт было», т. е. как поступили с ними во время майского мятежа 1682 г. По убиении царя и царевича стрельцы выражали намерение посадить на царство Софью Алексеевну и вернуть из ссылки князя В. В. Голицына и других ссыльных людей.

Но в других застенках многие, а в иных и большинство сознавались. В застенке думного дьяка H. M. Зотова из 33 стрельцов семеро ссылались на неведение о всех событиях по болезни, двое по малолетству (у него, как припомним, был вообще довольно значительный процент малолетних стрельцов) и 15 человек признались вновь или подтвердили свое признание, данное на первом розыске 19 и 20 сентября, притом сознались при первом же расспросе еще до пытки, от которой в таком случае и освобождались. Из сознавшихся Васька Сергеев, между прочим, пояснял, что царевича потому хотели выбрать на царство, что про великого государя пронеслась у них весть, «что-де его Леферт иноземец завез за море и сидит в неволе». В застенке князя В. Д. Долгорукого[714] сознались и притом без пыток при первом же расспросе 17 человек, другие повинились с первой же или со второй пытки и только шестеро заперлись и не сознавались даже и с огня. Также шестеро запиравшихся из 34 стрельцов оказалось у Т. Н. Стрешнева. Стрелец Ивашко Крупин сообщил о технических подробностях, каким образом стрельцы проектировали не пустить государя к Москве: была мысль поставить особые заставы по дорогам. Он «слышал от своей братьи, что к Москве великого государя пустить они не хотели, а хотели послать к нему, государю, навстречу по городом для заставы свою братью четырех полков стрельцов, разведав, по которой дороге он, государь, пойдет, и на заставе, где мочно, удержать». У окольничего князя Ю. Ф. Щербатого заперлось еще меньше, всего четверо, пять человек ссылались на свое незнание по малолетству, остальные 26 человек дали более или менее подробные показания. Наибольшее число сознавшихся дал розыск у боярина А. С. Шеина, где из 34 стрельцов вполне повинилось 27, четверо, по словам записи, «разные речи говорили», т. е. в одном сознавались, в другом нет, двое отозвались неведением по болезни и заперся только один.

Итак, вопросы, заключавшиеся в шестой статье, нашли себе утвердительные ответы в показаниях, данных 22 сентября. Особенно важные подробности были открыты в этот день в застенке князя Ф. Ю. Ромодановского, в котором выступали опять главные руководители мятежа. В дополнение к повинному письму, поданному 21 сентября, пятисотный Чубарова полка Артюшка Маслов подал новую письменную повинную, в которой он почти дословно припоминал содержание письма от царевны Софьи и описывал его внешний вид. Вот как он излагал письмо в повинной: «206-году и месяц и число было в нем (письме) написано, а которой месяц и число было написано, про то не упомнит, московских стрельцов пятидесятником, и десятником, и рядовым. Нынешнего ж году вестно учинилось в Новодевичье монастыре, что на Москве беглых стрельцов явилось малое число, и вам бы де иттить к Москве всем четырем полкам и стать под Девичьим монастырем и взять бы вам великую государыню благоверную царевну Софью Алексеевну к Москве по-прежнему в правительство, а если солдаты к Москве не пустят, и с теми солдаты противиться, а если вашей мочи не будет, и вам возмущать и чернь, а великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича всея Великие и Малые, и Белые России самодержца к Москве не пускать для того, что-де вы не пожалованы». Описывая внешний вид письма, Маслов продолжает: «А то-де письмо подписью было, как пономарское или дьячковское», и затем рассказывает, каким образом письмо было получено и обнародовано в полках. «И то-де письмо было у пятидесятника у Мишки Обросимова, а взял он, Мишка, то письмо у Васьки Тумы, а где взял, про то не ведает. И, как были мы на Двине, и он, Мишка, с ним, Ваською, стояли сам-друг и, говоря меж себя, разошлись, и в то-де число он, Артюшка, его, Мишки, спросил: „О чем вы с ним, Ваською, говорили?“ И Мишка сказал: „Васька-де мне отдал письмо“. И, вынув из зепи (кармана), дал ему, Артюшке, и он, Артюшка, то письмо при нем, Мишке, прочел, и он-де, Мишка, то письмо отдал ему, Артюшке, и велел стрельцам по полкам честь. И он, Артюшка, то письмо на Двине ж в полках чел и тех-де четырех полков стрельцы сказали, что к Москве иттить рады. И после того, как он то письмо прочел, тех четырех полков стрельцы к Москве пошли. А полковники-де про то письмо не ведают, потому что-де они были в палатках своих, а денщики и караульщики у них отняты. А то письмо чтено было в кругах». Под