– Ну почему, – прошептала она, – ты такойупрямый, гад?.. Как я теперь жить буду?.. Ты мне всю жизнь испортил, сволочь…

Он еще дышал, лежа на спине, изо рта медленно выползаеткрасная струйка, но не мог шевельнуть и пальцем, в бессилии смотрел, как онавсматривается в его лицо, тоже едва дыша, изнуренная, исхудавшая, глазавоспаленно блестят, скулы заострились, а губы стали совсем серыми.

– Вот… – сказала она хрипло, – ты и повержен…и что делать теперь мне?

Он смотрел снизу вверх, руки беспомощно раскинуты крестом,лицо тоже худое, только зеленые глаза горят необыкновенно ярко, аогненно-красные волосы, словно живое пламя, шевелятся под легким ветерком.

– Ты сильнее, – едва слышно прошептал он хриплымзадыхающимся голосом, кровь изо рта потекла сильнее, – чем я думал…

– Ты тоже, – выдохнула она, – но тыповергнут, проклятый!

– Да…

– И ты умрешь!

Его губы медленно разомкнулись.

– Похоже…

Она вытащила из ножен острый кинжал, опустилась коленом наего широченную грудь, лезвие блеснуло перед зелеными глазами.

– Но ты еще можешь спасти свою шкуру.

Он неотрывно смотрел в ее синие, как небо, глаза. Вот так,снизу вверх, можно представить, что это небо просвечивает через ее кудрявуюголовку.

– Я бы не отказался, – проговорил он с трудом,грудь едва приподнималась под ее коленом. – Моя шкура… хоть и дырявая, мнедорога. Как реликвия.

– Ты должен поклясться… ты должен поклясться, чтоперестанешь преследовать магов, колдунов и волшебников!

Он переспросил:

– Значит, можно будет убивать только чародеев? И всякихтам ведьм?

Она сердито повысила голос:

– Не в твоем положении торговаться! Ты должен датьклятву, что прекращаешь преследовать все, что связано с магией. Абсолютно все!

Он долго молчал, смотрел в ее прекрасное лицо. Барвинок,забеспокоившись, приложила острое лезвие кинжала к его горлу.

– Да, – шепнул он с трудом, – ты права, этодовод. Но я, увы, человек идеи. Я не могу дать такую клятву. Вся моя жизньстанет бессмыслицей.

Она сказала с нажимом:

– Ты сам выбрал смерть.

– Да, – ответил он тихо, – да.

Давление острого металла стало сильнее. Он ощутил, каклопнула кожа, теплая струйка побежала, щекоча, начала собираться в ямочку междуключицами. Она смотрела в его зеленые глаза, с него течет кровь, ночувствовала, как помертвело ее лицо.

Рука ее дрожала, грудь часто поднимается и опускается, агубу, чтобы не разреветься, больно прикусила.

Волхв не двигался, острое колено перестало давить ему нагрудь, Барвинок поднялась, все еще с кинжалом в руке, кончик пламенеет, окрашенныйего кровью.

Глаза ее с ненавистью обшаривали его каменное лицо.

– Ты… ты… не человек!.. Ты гад, ты сволочь, тымерзавец, ты подлец и негодяй…

Запруда в глазах прорвалась, слезы побежали по щекам,обжигая кожу. Волхв не двигался, глаза невидящим взором смотрят в небо, акрасная струйка изо рта начала иссякать. Она присела рядом и, не помня себя,поцеловала в неподвижные губы. Слеза обрушилась ему на лицо, следом закапалиеще и еще. Она чувствовала, как ее трясет в судорожном плаче, пыталасьостановиться, не получается, потом решила выплакаться, выреветься, вдруг станетлегче, как говорят, хотя, похоже, всю жизнь оставаться с этой тяжестью насердце.

Застывшие глаза смотрят без укора, но все равно она провелаладонью по лицу, закрывая ему глаза, и так осталась на коленях, подавленная исокрушенная.

Сколько прошло времени, не знала, но нет сил встать и уйти,вообще нет сил ни на что, только вот так бездумно сидеть, чувствуя внезапнуюстрашную гнетущую пустоту.

Над головой пронеслась стайка весело чирикающих птиц, втраве вовсю верещат кузнечики. Что-то шуршит, скребется, в сторонке прошелделовитый толстый хомяк, поддерживая отвисающие щеки лапками, далеко за лесомпровыл волк.

Надо похоронить, мелькнула вялая мысль. Скоро придут звери,и хотя мертвым все равно, но нехорошо вот так оставить…

Она сделала движение подняться, тело тяжелое, как гора, вэтот момент ресницы волхва затрепетали, веки раздвинулись.

На нее взглянули зеленые глаза. Бледные губы шевельнулись,но она не расслышала, шепот прозвучал едва-едва.

– Ты… – прошептала она, – ты… жив?.. Тысможешь жить?

Он ответил тихо:

– Я – смогу.

Она не успела в горестном недоумении и непонятной радостиуловить зловещий подтекст, его бледное лицо порозовело, красиво вырезанныеноздри хищно раздулись.

– Добей, – проговорил он, – пока еще можешь.

Она покачала головой.

– Не могу.

– Зато я, – ответил он громче, – могу.

Приподнимаясь с неожиданной легкостью, он толкнул имоментально навис над нею, а она, распростертая на траве, смотрела во все глазав суровое лицо, в голове дикая смесь из облегчения, радости и недоумения, нопочему-то нет ужаса, даже страха.

– Что скажешь теперь, – проговорил он, –предательница?

– Я не предательница, – ответила она тихо. –Я с самого начала твой враг. Но ты силен просто… несказанно. Я сперва хотелаузнать твои слабые стороны. Или дождаться, когда истощишь амулеты.

– Ну, – произнес он насмешливо, – истощил.Где твой завершающий удар?..

Она все смотрела в его глаза и смутно удивилась, что страханет, а только тихая радость, что не убила, что он жив.

– Ты победил, – ответила она, – теперь твойудар. Будь милосердным, не мучай.

– Не-е-е-ет, – возразил он, – так легко неотделаешься! Я буду мучить тебя долго, всю жизнь. Думаешь, провела деревенскогодурачка, да еще так просто? Ишь, принцесса на дереве в окружении стаи чудовищ,вот-вот разорвут!

Она сказала слабо:

– Я не принцесса.

Он буркнул:

– Да какая разница?

Ее ресницы захлопали, во взгляде проступила непривычнаябеспомощность.

– Как это…

– Ты вполне на нее тянешь, – пояснил он терпеливо,как разговаривают с детьми и красивыми женщинами. – Чуть поярче тряпокнацеплять, и вполне, вполне.

– Спасибо…

– …но стреляного воробья на мякине не проведешь. Янасмотрелся этих беспомощных девиц, что почти всегда служат приманкой…

– Почти, – уцепилась она за словцо, – значит,не всегда?