Royal Albert Hall и в Coliseum, а мы в Drury Lane! Билеты на нас просто не продавались. Страшно не хотелось туда ехать.

18 апреля у меня состоялся неприятный разговор с нашим балетным руководством по поводу гонораров. Мне опять собрались платить меньше, чем другим. Терпение мое лопнуло: «В таком случае я никуда не поеду. Мы теперь все народные артисты, репертуар я танцую тот же!»

Позанимавшись классом, порепетировав, я пошел домой, чтобы вечером вернуться в театр на прогон. Занятый своими мыслями, непонятно зачем решил перебежать дорогу на Комсомольском проспекте вне перехода… И попал под машину! Меня по касательной ударил большущий джип. Если бы я ногу поставил на миллиметр вперед, меня бы просто не стало. Мы с машиной оказались «впритирку», я, образно говоря, на скорости «вытер» собой ее бок. Удар оказался такой силы, что моя куртка на уровне груди просто расплавилась. Взвизгнули тормоза, джип резко остановился. Я сам был виноват, и, бросив в состоянии аффекта шоферу: «Езжайте!» – побежал домой.

Меня трясло. Я полежал, помылся, постирал испачканные вещи, вечером отправился в театр. Когда я вышел из метро на Театральную площадь, у меня так закружилась голова, что пришлось прислониться к зданию, чтобы не завалиться. Хорошо, что поликлиника ГАБТа находилась рядом. К терапевту, у которого я оказался, тут же вызвали нейрохирурга. Диагноз: «сотрясение мозга». Полуживой, я еле доехал домой.

Ровно за три дня до этого события я был в гостях у маминой подруги. Среди гостей находился племянник ее мужа – С. В. Мадорский, врач с мировым именем, работавший в военном госпитале им. Н. Н. Бурденко. Мы рядом просидели за столом весь вечер, хохотали, а когда я уходил, он протянул визитку: «Коля, если что-то нужно, звоните». Посмотрев на карточку, я еще подумал: «Надо же, невролог… Зачем мне невролог? Вот, если бы кардиолог или травматолог – это понятно. А невролог? Не везет мне с докторами, никаких знакомств в городе нет».

Вернувшись домой из поликлиники ГАБТа, я позвонил в театр, сказал, что меня сбила машина и что на гастроли ехать не могу. Известие моментально разлетелось по кабинетам и гримерным. В руководстве тут же сделали вывод: Цискаридзе – симулянт, недовольный своим гонораром, решил поставить ультиматум театру и подвести труппу на ответственных заграничных гастролях. Буквально через час мне уже звонили из дирекции: «Завтра вы должны выйти на работу! В противном случае вы будете уволены за прогул». На напоминание, что у меня есть официальный больничный лист, сообщили: «Ваш больничный аннулирован. К вам сейчас подъедут наши доктора». На дом мне прислали: терапевта, хирурга и психиатра. Осмотрев меня, они вынесли вердикт – здоров!

Я знал этих докторов с момента прихода в Большой театр. Они считались хорошими специалистами и не могли не увидеть, что у меня сотрясение мозга. Если бы мне хотя бы кто-нибудь из них тихонечко сказал: «Колечка, мы вынуждены сейчас это сделать, у нас приказ тебя выписать. Но ты знай, у тебя сотрясение». Хотя бы так. А они, хохоча мне в лицо, заявили, что у меня всё в порядке.

В театре полный триумф Акимова, не устававшего повторять: «Я же говорил, Цискаридзе – аферист! Я же вам говорил!» После визита докторов ко мне приехала театральный клерк, привезла «суточные» и билеты в Лондон на 20 апреля, то есть через день надо улетать.

48

Я пребывал в состоянии абсолютного шока. Мало того что я очень плохо себя чувствовал, в театре меня во всеуслышание объявили лжецом, грозили «заставить выйти на сцену и доказать», что я вру! Внезапно вновь зазвонил телефон, в трубке послышался взволнованный голос Максимовой: «Коля, в театре говорят…» Я рассказал Екатерине Сергеевне все, как было на самом деле. «Не знаю, что ты будешь делать, – сказала она взволнованно, – но где угодно найди доктора, сделай независимую экспертизу! Меня в свое время уговорили танцевать с недолеченным сотрясением мозга. Из-за этого я упала на репетиции и сломала спину, у меня закружилась голова, я не поняла, где находится пол… Тебе надо непременно попасть в госпиталь Бурденко, сделать снимок…»

Повесив трубку, я взглянул на часы: восемь часов вечера. Бурденко, Бурденко… Где-то совсем недавно я видел это название. Вспомнил про визитку невролога, а найти ее не могу. Позвонил тете Лиле, все рассказал. Через полчаса за мной приехал Мадорский. Зайдя в квартиру, Сергей Владимирович провел рукой перед моими глазами и сухо бросил: «Одевайся», посадил в машину и повез в госпиталь Бурденко.

Меня сразу взяли в оборот. Смотрели-крутили, что-то ко мне подключали, выясняя, какой участок мозга пострадал. Тут у меня изо рта пошла пена, стало трясти. Выяснилось, что задет мозжечок. «Коля, – сказал Мадорский, – именно это могло с тобой случиться в любое время: в метро, когда поезд блеснул светом, на солнце, на сцене, если бы тебе в глаза попал луч прожектора…» А я подумал о том, что в этот момент я мог держать в руках на верхней поддержке балерину… Кошмар. Мне выписали все необходимые документы. Сергей Владимирович сказал: «Завтра утром вызывай районного врача, тебе на основании этих бумаг дадут больничный».

Я сделал все, как мне сказали, вызвал врача из поликлиники, получил больничный лист. Потом позвонил в театр, сообщил о своем новом больничном и с оказией вернул деньги и билет в Лондон.

И тут, когда ситуация казалась исчерпанной, начался триллер. Главврач поликлиники ГАБТа позвонил в госпиталь Бурденко, мол, «кто посмел»! Потом стал выяснять, как я туда попал. Он даже не понял, со специалистом какого уровня говорил. «Как он попал? – удивился Мадорский. – Может быть, вам в поликлинике Большого театра неясно, кто такой народный артист Николай Цискаридзе, но у нас в коллективе все его знают». Однако человек не унимался, требовал аннулирования моих документов. А дело в том, что документы, которые выдает госпиталь Бурденко, могут оспорить только равнозначные ему в мире медицинские институты, даже не Министерство здравоохранения РФ. Поняв, что исследования неоспоримы, главврач написал жалобу на госпиталь и на районную поликлинику!

Труппа улетела в Лондон. А меня пригласили приехать в институт Бурденко на консилиум, где присутствовал и главврач поликлиники ГАБТа. В результате появилось заключение, что диагноз в госпитале Бурденко поставлен правильно. После этого случая я больше никогда в жизни не переступал порог поликлиники ГАБТа.

Паломничество представителей театра всех рангов в мою скромную квартиру продолжилось. Приехал А. С. Ворошило – тогда исполнительный директор, еще кто-то с извинениями за «халатность». Я не стал жаловаться на докторов, но моя история получила большую огласку. Я дал интервью в то время сверхпопулярному журналу «Огонек», где сказал, что потрясен женщинами – врачами нашей поликлиники, и желаю им, чтобы