В ГАБТе меня ожидало «Лебединое озеро». Состав подобрался отборный, все из числа моих «друзей»: Одетта – Одиллия – Г. Степаненко, Злой гений – И. Рыжаков. Галя надо мной поиздевалась по полной программе, она в том была большая мастерица. На репетициях все время показывала, как ей неудобно. Прогон балета с Григоровичем оказался для меня страшным испытанием. Я думал, не переживу его, потому что Степаненко просто не делала ничего – висела на моих руках.

Но на спектакле, к счастью, Галя собралась. Семёнова осталась мной довольна, со Степаненко она уже не работала. Единственное, могу сказать – Принц в «Лебедином озере» Ю. Григоровича вообще НЕ МОЙ спектакль. Я его не любил, хотя ждал партии Принца очень долго. Перед этим, физически выматывающим, балетом у меня всегда портилось настроение. Уваров нравился мне в роли Принца гораздо больше, чем сам себе я. И потому с чистой совестью я танцевал Злого гения.

И еще удивительный момент. Если в декорациях С. Вирсаладзе, созданных для «Спящей красавицы», «Раймонды», я чувствовал себя гармонично, то декорации «Лебединого озера», когда я танцевал Принца, ощущались как нечто громоздкое и давящее. А исполнять Злого гения в них же мне было совершенно комфортно.

Чем старше я становился, тем тяжелее мне давался этот балет. Я танцевал Принца и Злого гения, как сочинил Григорович, ничего не облегчая, а еще и добавляя безумных прыжков в шпагаты, количество пируэтов во вращениях. До меня Злого гения исполняли, как однажды выразился Ю. К. Владимиров: «Ползком-ползком, цок-цок!» Есть записи «Лебединого» Григоровича, там всё видно.

Репетируя с Фадеечевым, я часто сокрушался: «Николай Борисович, зачем я все это придумал? Так все до меня хорошо было, все просто, без наворотов». Тот хохотал: «А я тебя предупреждал, Коко, постареешь, будет сложно». – «Может, отменим?» А он мне: «Коля, автор жив!» Это была его любимая фраза. «Так никто же это, кроме меня, не делает!» – «Так их и не зовут Цискаридзе», – усмехнулся Николай Борисович.

За июнь я станцевал какое-то дикое количество спектаклей – своих, не своих, чужих. После премьеры в партии Принца я сел в самолет и вернулся в Лондон, чтобы выйти в «Симфонии до мажор» и «Шопениане».

Моя вовлеченность в репертуар Мариинского театра объяснялась, я уже о том говорил, исключительно доброжелательным отношением ко мне В. А. Гергиева и чисто коммерческими соображениями со стороны М. Вазиева. На тот момент я был самым востребованным, то есть самым продаваемым, танцовщиком в России. Спектакли с моим участием в Мариинском театре стоили в четыре раза дороже, чем с любым другим артистом, и попасть на них было невозможно, продавались даже пропуска на подставные стулья.

«Симфонию до мажор», которую я исполнял невероятное количество раз в Москве и Петербурге, в Лондоне мы с Вишнёвой зачем-то репетировали до моего посинения. В результате, танцуя один из спектаклей, я завалился прямо на сцене, как говорится, присел на «четыре точки».

Я никогда не любил пустые репетиции. Предпочитал все быстро проверить, ведь спектакль уже сделан, и уйти. В свободное время я, как обычно, отправлялся в очередной музей или по театрам, чтобы увидеть что-то новое. Вишнёву такой порядок вещей очень раздражал. Как-то я предложил: «Диана, давай я тебя свожу в музей?» Она приезжала в Лондон множество раз за семь или восемь лет своей карьеры, но никогда не бывала ни в одном музее этого города.

Гастроли приближались к завершению, я ждал свою «Шопениану». И тут на вопрос: «А когда мой спектакль будет?» – говорят, что вместо «Шопенианы» в последний день гастролей – двойник «Шехеразады» М. Фокина. Заявленный на утренний спектакль исполнитель уехал. Танцевать закрытие гастролей считается непрестижным, пресса в этот день в зале уже не появляется. «Сможешь?» – спросили меня. «Смогу, но я никогда этот балет целиком не танцевал». – «Ну подумаешь, осталось целых два дня, станцуешь!»

Придя в Covent Garden утром на свой спектакль, я узнал, что артист, который должен был танцевать «Шехеразаду» вечером, получил травму. Вечерний спектакль автоматически оказался тоже моим.

На этот раз у меня не было ни одной репетиции! Сделали просто «разводную» перед началом, чтобы понять, как мне на сцене с кордебалетом разойтись. Станцевал я, можно сказать, с большим успехом. И, к моему немалому удивлению, в зале присутствовал К. Крисп, писавший для The Financial Times. Он пришел на сцену, поздравил и сказал мне очень добрые слова. Я закрывал гастроли «дважды Золотым рабом» Мариинского театра.

Если кто-то думает, что на Лондоне моя душа успокоилась в конце сезона 2000/2001, он окажется неправ. Я побывал еще на престижном балетном фестивале в итальянском Сполето. Танцевал там совсем не «пляжный» репертуар – pas de deux из «Баядерки» и «Раймонды», все как положено, с вариацией, кодой и прочим. В то время как иностранцы выдавали за pas de deux исключительно adagio и получали за выход гораздо больший гонорар только потому, что я – из России. Такая дискриминация была в порядке вещей в те годы.

Потом, оттанцевав юбилейные гала в честь М. Лиепы в Латвии, я полетел в США, танцевал в Вейле, в гала «Звезды мирового балета». И опять сложнейший репертуар – pas de deux из «Лебединого озера», «Раймонды», «Баядерки». Оттуда переехал в город Аполло в Калифорнии, где к «Баядерке» и «Раймонде» прибавился «Нарцисс».

Вот когда настало время очередной раз кланяться в пояс маме за ее заботу о моем здоровье, за бутерброды с черной икрой, «гоголи-моголи», рыбий жир, витамины и все остальное, что впихивалось в ребенка вопреки его желанию. Без подобной закваски, полученной в детстве, я бы, конечно, не смог выдерживать такие колоссальные эмоциональные и физические нагрузки.

Из Штатов я чуть было не отбыл в Аргентину. Коррективу в мой сумасшедший график внесла местная забастовка, отменившая спектакли. Благодаря ей, я наконец затормозил, купил путевку и на две недели уехал отдыхать в Арабские Эмираты.

Отель мой с огромным пляжем стоял на отшибе. Я был единственным русским на весь «Hilton». Утром, сразу после завтрака, с плеером, книгой я отправлялся на пляж и заваливался в шатер. Вышколенные официанты приносили туда все, что только можно было пожелать: любые напитки, фрукты, сладости, еду. В абсолютной, счастливой праздности проходил день за днем. После такого перенасыщенного сезона хотелось одного – лежать. Я выходил из своего шатра, только чтобы поплавать, но, пока до моря дойдешь в плюс сорок, уже становишься черным. Какого цвета я в Москву приехал, описать не могу. Я был черен словно уголь, вылитый африканец!

Вернувшись домой, я пребывал в прекрасном настроении. В конце сентября меня ждали – «Лебединое озеро» и две «Баядерки», с интервалом в три дня между спектаклями. И, что