Жизнь в Неваде Кей понравилась. Ей нравилась природа — горыи низины, блестящие красные скалы, жаркие пустыни, озера, появляющиеся в самыхнеожиданных местах, и даже жара. Дети целыми днями катались на своих лошадках.У Кей были настоящие слуги, не телохранители. Майкл стал владельцемстроительной компании, вступил в клуб бизнесменов и в различные городскиеорганизации. Интересовался местной политикой. Это была чудесная и нормальнаяжизнь. Кей была рада, что они оставляют Нью-Йорк и переселяются на постоянноежительство в Лас-Вегас, и потому с удвоенной энергией организовывала упаковку иотправку вещей.

В этот последний день Кей Адамс встала с восходом солнца.Она слышала рев грузовиков, выезжающих с аллеи. После обеда все семейство Корлеоне,в том числе и мама Корлеоне, полетит в Лас-Вегас.

Выйдя из ванной, Кей увидела, что Майкл проснулся и куритсигарету.

— Почему, черт побери, ты каждый день ходишь вцерковь? — спросил он. — В воскресенье — это понятно, но почемукаждый день? Ты хуже моей матери.

Он протянул в темноте руку и включил настольную лампу. Кейсидела на краю кровати и натягивала чулки.

— Это всегда так, — ответила она. — Принявшийверу добровольно всегда фанатичнее родившегося в этой вере.

Майкл протянул руку и дотронулся до ее бедра у краянейлонового чулка.

— Нет, — сказала Кей. — У меня сегодняпричащение.

Майкл не пытался задержать ее, когда она встала с кровати.Он улыбнулся уголками рта и сказал:

— Если ты такая фанатичная католичка, то почему тыпозволяешь детям избегать посещения церкви?

— У них еще много времени, — ответила Кей. —Вот вернемся домой, я заставлю их ходить почаще.

Она поцеловала мужа и вышла. На востоке уже всходило красноесолнце. Кей направилась к своей машине, которая стояла возле ворот аллеи. В машинеуже сидела мама Корлеоне в своей черной траурной одежде. Совместная утренняямолитва превратилась у них в привычку.

Кей поцеловала старушку в ее морщинистую щеку и уселась заруль.

— Ты есть завтрак? — подозрительным тоном спросиламама Корлеоне.

— Нет, — ответила Кей.

Кей забыла однажды, что после полуночи и до причастия неполагается есть. Это было давно, но с тех пор мама Корлеоне на нее неполагалась и всегда проверяла.

— Ты чувствовать себя хорошо? — спросила старуха.

— Да, — ответила Кей.

В утреннем солнце церковь казалась еще более пустой ималенькой, чем была на самом деле. Цветные стекла не давали теплу проникнутьвнутрь. Кей помогла свекрови подняться по белым каменным ступенькам. Старухалюбила сидеть на передней скамье, поближе к алтарю. Кей постояла возле каменныхступеней. В этот последний момент она всегда чего-то пугалась и всегдаколебалась.

Наконец, она решилась и вошла в прохладную темноту. Окунувкончики пальцев в святую воду, она перекрестилась. Высохшие губы жадно касалисьприятной влаги. Перед образами святых и распятым Христом мерцали красные свечи.Войдя в свой ряд, она стала на колени в ожидании святого хлеба. Она склонилаголову, будто в молитве, но мысли ее были заняты совершенно иным.

Только здесь, в темной церкви, она позволяла себе думать овторой жизни мужа, о той страшной ночи, когда он, использовав ее доверие илюбовь, заставил поверить в свою непричастность к смерти Карло.

Именно из-за этой лжи, а не самого убийства, она оставилаего. Назавтра утром она взяла детей и уехала к родителям в Нью-Хэмпшир. Она несказала никому ни слова, не понимала даже, что делает. Майкл сразу понял. Онпозвонил ей в первый день, а потом оставил в покое. Это было за неделю до того,как перед ее домом остановилась машина с Хагеном за рулем.

Этот самый длинный и самый страшный в ее жизни день онапровела в обществе Тома Хагена. Они вышли прогуляться в городской парк.

Кей допустила ошибку, начав с шутки.

— Майк послал тебя угрожать мне? — спросилаона. — Где ваши парни с пистолетами, которые должны заставить менявернуться.

Впервые за все время их знакомства Хаген рассердился.

— Это самая большая нелепость, которую я когда-либослышал, — грубо сказал он. — От такой женщины, как ты, я этого неожидал. Оставь глупости, Кей.

— Хорошо, — сказала она.

Они шли по узкой зеленой тропинке.

— Почему ты сбежала? — тихо спросил Хаген.

— Потому что Майкл солгал мне, — ответилаКей. — Потому что он обманул меня, став крестным мальчика Конни. Я не могулюбить такого человека. Я не могу с ним жить. Я не могу допустить, чтобы он былотцом моих детей.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Хаген.

— Он убил мужа своей сестры. Это ты понимаешь? —сказала она и перевела дыхание. — И он солгал мне.

Долго они шли молча. Наконец Хаген сказал:

— Ты не можешь знать, что это правда. Но предположим,что это правда. Я этого не говорил, помни. А если я докажу, что действия твоегомужа были правильными?

Кей с презрением посмотрела на него.

— Я впервые вижу в тебе адвоката, Том, — сказалаКей. — И это не лучшая твоя сторона.

Хаген улыбнулся.

— О'кэй, только выслушай меня, — сказал он. —Что, если Карло подставил Сонни под удар, указал на него? Что, если побои,которыми он наградил Конни, были провокацией, и убийцы знали, что Сонни поедетчерез Джон-Бич? Что, если Карло заплатили за участие в убийстве Сонни? Чтотогда?

Кей не ответила.

— А что, если дон, этот великий человек, не могзаставить себя сделать это, что обязан был сделать: отомстить за смерть сына иубить мужа своей дочери? Что, если из-за этого он отошел от дел и сделал Майкланаследником, взвалив на его плечи эту тяжелую ношу?

— Но все было позади, — сказала Кей изаплакала. — Все были счастливы. Почему нельзя было простить Карло? Почемунельзя было забыть?

Она повела Тома к тенистой лужайке под сенью старого дуба.Хаген прилег на траву и вздохнул. Он огляделся, снова вздохнул и сказал:

— Такова жизнь.

— Он не тот человек, за которого я вышла замуж, —сказала Кей.

Хаген рассмеялся.

— Будь он таким, его давно не было бы в живых. Ты былабы уже вдовой. И тогда у тебя не было бы никаких проблем.

— Что это должно означать? — набросилась на негоКей. — Оставь, Том, хоть раз в жизни называй вещи своими именами. Ты ведьне сицилиец, ты можешь сказать женщине правду, отнестись к ней, как к равной,как к человеческому существу.