Избыток рабочей силы, вызванный таким массовым исходом, стал решающим фактором экономического подъема в течение всего десятилетия. Отток аграрного населения ускорил конец традиционного сельского хозяйства; исчезли убыточные хозяйства, сократилось предложение рабочей силы, но в то же время выросла заработная плата, развивалась диверсификация культур, применялась более совершенная техника, что вызвало рост производительности. Выросла конкурентоспособность испанской аграрной продукции на внешних рынках.

В течение десяти лет экономического бума изменение социального ландшафта в сельской местности вызвало глубокую и болезненную трансформацию городского социума. Планы городской застройки не выполнялись из-за безудержных спекуляций недвижимостью. В результате города разрастались хаотично и беспорядочно, а произвольное строительство причинило непоправимый ущерб прибрежным зонам. Как бы то ни было, экономический подъем был достаточно длительным и устойчивым, и крестьяне, приезжавшие из деревень, или неквалифицированные рабочие, покинувшие вымиравшие городки, постепенно переселялись из бараков и трущоб в государственное жилье. Высокий темп индустриализации привел к такому значительному изменению рынка труда, что многие бывшие батраки и поденщики превратились в квалифицированных рабочих. Это были годы высокой социальной мобильности, когда открывались перспективы не только перехода из одной сферы экономики в другую — из сельского хозяйства в промышленность или сферу услуг, — но и изменения статуса внутри одного и того же сектора: неквалифицированный или полуквалифицированный рабочий мог приобрести квалификацию и стать мастером.

В главных городских центрах страны появился новый рабочий класс, занятый на условиях постоянного трудового контракта в средних и крупных промышленных предприятиях (более ста работников) химической, металлообрабатывающей промышленности, в судостроении, металлургии, автомобилестроении, производстве электробытовой техники. Отношения рабочего с городским социумом полностью изменялись, когда он приобретал собственное жилье, — вот тогда начинался новый образ жизни. Постоянный заработок, система трудовых отношений, в которой увольнение было маловероятно, собственное жилье со всеми удобствами и бытовой техникой, радио и телевидением, в квартале, где детям было обеспечено обучение в местной школе, — все эти условия способствовали появлению класса квалифицированных рабочих в национальных масштабах.

Сходные явления повлияли на численность и структуру среднего класса, к которому принадлежали работники сферы услуг, экономисты, торговцы, технический персонал, управляющие предприятиями, предприниматели. Впервые в испанской истории средний класс, превратившись с профессиональной точки зрения в органическую часть капиталистической системы, перестал воспринимать ее как нечто чуждое. Более того, многие его представители получили работу в государственной администрации или на государственной службе (в системе образования, здравоохранения, на транспорте) в результате конкурсного отбора и сумели продемонстрировать свою квалификацию. Поэтому их отношение к государству было нейтральным: это было первое поколение администраторов и государственных служащих, различавших службу государству и службу правительству. Можно сказать, что в 1960-е годы средний класс, который со времен Ларры[441] сомневался в своей истинной социальной роли, наконец занял прочное место в капиталистической экономике и государстве.

Социальные изменения сопровождались повышением качества образования, улучшением технической подготовки, доступом к товарам длительного пользования, культурным взаимодействием с внешним миром, быстрым процессом секуляризации и активизацией социального движения за свободу и демократию. В рабочей среде внутри официальных синдикатов образовались нелегальные профсоюзы — Рабочие комиссии, — которые выступали за обсуждение коллективных договоров, что во многих случаях приводило к забастовкам с требованиями свободы профсоюзов и демократизации политической жизни, ведь, защищая свои экономические интересы, они тем самым требовали введения свободы собраний. С 1962 г. рабочее движение переживает впечатляющий подъем, который впоследствии будет нарастать и достигнет своего апогея в конце 1960-х гг., когда произойдут забастовки в Мадриде, Бискайе, Барселоне, Эль-Ферроле и Астурии.

В 1950—1960-е гг. средний класс, со своей стороны, испытал настоящий нравственный и культурно-политический переворот, свидетельством которого являлся переход многих потомков победителей в Гражданской войне на сторону демократии и против диктатуры, и там их союзниками стали дети побежденных. Оппозиция — социалисты, коммунисты, националисты — и диссиденты режима, т. е. монархисты, либералы, христианские демократы, бывшие фалангисты, вели переговоры и заключали соглашения, основываясь на представлении, что Гражданская война была катастрофой, что первым этапом конституционного процесса является двусторонняя амнистия и что для восстановления политического сосуществования между испанцами необходима демократия, благодаря которой Испания войдет в круг западноевропейских государств. Связи между диссидентами, находящимися внутри страны, и политической оппозицией в эмиграции укрепились, и на этой основе в 1959 г. был создан Союз демократических сил. В 1962 г. на ассамблее в Мюнхене, проходившей в рамках Европейского движения[442], учреждение Союза официально подтвердили представители христианско-демократических и монархических групп, с одной стороны, и члены республиканских, социалистических и националистических организаций в изгнании — с другой. Коммунисты присоединились к Союзу как наблюдатели. В 1965 г. произошел очередной масштабный подъем студенческого движения, который власти попытались подавить: активисты университетских организаций были арестованы, преподаватели, поддержавшие студенческие выступления, уволены.

Правительство ответило на активизацию общественного движения новыми репрессиями — введением в 1969 г. чрезвычайного положения, высылкой сотен оппозиционеров, арестами профсоюзных лидеров. В то же время правящие круги, чтобы нейтрализовать оппозицию, попытались консолидировать режим посредством введения псевдоконституции и назначением преемника Главы государства согласно Закону о наследовании. До сих пор никому не удавалось изменить твердую позицию Франко по отношению к этим двум проблемам, старым, как сама диктатура. Тем не менее счастье улыбнулось новой элите. Решением первой проблемы стало принятие 10 января 1967 г. Органического закона государства. В него вошли некоторые положения предшествующих фундаментальных законов, но в новой редакции: была убрана фашистская лексика и ссылки на католическую теологию. Закон определял функции, полномочия и взаимоотношения различных государственных институтов. Франко сам представил новый Закон кортесам. В своей речи он заявил, что предпринимает широкую политическую демократизацию, но в то же время призывал испанцев сохранять бдительность перед происками «старых врагов»[443]. Вторая проблема разрешилась, когда 22 июля 1969 г. кортесы утвердили назначение Хуана Карлоса де Бурбон преемником Франко с титулом короля. Это событие долго откладывали, но благодаря упорству Лопеса Родо и настойчивости Карреро Бланко, которые разработали и осуществили так называемую «Операцию “Принц”»[444], оно наконец свершилось, к удивлению и возмущению главы династии Хуана де Бурбон, официального наследника испанской Короны.

Принятие Органического закона можно назвать демократизацией только в шутку. Мало того, что само представление этого Закона в кортесах выглядело архаично, — важно, что Франко принял его, реализуя свои законодательные полномочия согласно Законам от 30 января 1938 г. и от 8 августа 1939 г., которые Органический закон ратифицировал. Испанское государство конституировалось в королевство, но это уже была не монархия католическая, социальная и представительная, а «верховный институт национальной общности». Принципы Национального движения, которыми оно вдохновлялось со дня своего основания, оставались «постоянными и неизменными». Следовательно, сохранялся запрет на деятельность политических партий, а их существование, согласно Уголовному кодексу, являлось преступлением. Права на ассоциации и свобода собраний разрешались только в рамках Национального