К нему я теперь и возвращаюсь. И прежде всего попытаюсь какможно полнее воссоздать трагическую историю жизни Анты и рождения Дейрдре.

Со смертью Стеллы для семейства Мэйфейр завершилась целаяэпоха. Трагическая история жизни дочери Стеллы Анты и ее единственного ребенкаДейрдре до сих пор окутана плотной завесой тайны.

С годами число слуг в доме на Первой улице неуклонносокращалось, и в конце концов их осталось лишь двое – молчаливые, недосягаемыедля посторонних, они были бесконечно преданны своим хозяевам и абсолютнонадежны. Постройки вокруг дома, лишенные заботы горничных, кучеров и конюших,постепенно пришли в полный упадок.

Обитательницы особняка вели уединенный, можно сказать –отшельнический, образ жизни. Белл и Дорогуша Милли превратились в «милых старыхдам». Их общение с соседями по Садовому кварталу ограничивалось ежедневнымипосещениями мессы в часовне на Притания-стрит и непродолжительными беседамичерез решетку сада, если кто-либо из проходящих мимо особняка заставал пожилыхженщин за работой и останавливался, чтобы поболтать о том о сем.

Всего через полгода после смерти матери Анту исключили изчастного пансиона, и с тех пор она больше не посещала ни одну школу. Дляопытного детектива не составило никакого труда выяснить, что девочка пугалавсех своим умением читать чужие мысли, беседами с каким-то невидимым другом иугрозами в адрес тех, кто осмеливался смеяться над ней или шептаться за ееспиной, – об этом без умолку болтали учителя. Они говорили также, что Антабыла очень нервной девочкой, в любую погоду жаловалась, что ей холодно, и оченьчасто болела, причем доктора не могли объяснить причину ее бесконечных простуди лихорадок.

Анта вернулась из Канады поездом, в сопровождении КарлоттыМэйфейр и, насколько нам известно, с того момента и до своего семнадцатилетияни разу не покидала надолго особняк на Первой улице.

Унылая и замкнутая по натуре Нэнси, которая была на два годастарше Анты, продолжала ходить в школу, а когда ей исполнилось восемнадцать,стала работать делопроизводителем в адвокатской конторе Карлотты. В течениечетырех лет обе женщины ежедневно шли пешком от угла Первой улицы и Честнат доСент-Чарльз-авеню, где садились в трамвай, следовавший в центр города.

К тому времени особняк превратился в самую мрачнуюдостопримечательность квартала. Ставни в доме никогда не открывали,фиолетово-серая краска на стенах облупилась, сад, всегда такой ухоженныйпрежде, пришел в запустение, и разросшиеся вдоль железной ограды лавровишнипереплелись со старыми гардениями и камелиями. После того как в 1938 годусгорели дотла конюшни, пепелище на заднем дворе быстро заросло сорняками. Чутьпозже снесли еще одну обветшавшую постройку, и пустырь за домом стал еще больше– практически там не осталось ничего, кроме полуразвалившейся официантской даогромного старого, но все еще великолепного дуба, жалобно тянувшего ветви кстоящему в отдалении особняку.

В 1934 году мы получили первые сообщения о жалобах рабочихна невозможность выполнить те работы, для которых их нанимали. В баре «Корона»на Мэгазин-стрит братья Моллой рассказывали, что так и не смогли завершить покраскудома: едва они приходили, чтобы приступить к работе, то лестницы ни с того ни ссего падали на землю, то краска оказывалась вылитой из ведер, то кистииспачканы в грязи…

– Раз шесть такое случалось, – сетовал ДэвиМоллой, – ведро вдруг опрокидывалось, падало с лестницы, и вся краскаразливалась по земле. Да со мной в жизни такого не было, чтобы я ведроопрокинул! А она, эта мисс Карлотта, и заявляет, мол, это твоих рук дело, мол,сам и виноват! А потом еще и лестница упала, а я как раз на ней стоял… Клянусь,так все и было!

У брата Дэви, Томпсона, на этот счет было свое мнение:

– Говорю вам, во всем виноват тот парень с темнымиволосами – тот, что все время за нами следил. Я еще спросил мисс Карлотту, неон ли проказничает, потому что этот парень все время стоял под деревомнеподалеку. А она посмотрела на меня так, словно не поняла, о чем это я говорю,как будто сама его и не видела. Да он с нас глаз не спускал! Когда мы пыталисьпокрасить стену, выходящую на Честнат-стрит, он смотрел на нас сквозь щель вставнях на окнах библиотеки. Да разрази меня гром, если вру! Интересно, кто онтакой? Какой-нибудь их родственник? Нет уж, в том доме я больше работать небуду. Нужда нуждой, а туда я не ходок!

Еще один маляр, которого наняли, чтобы покрасить железнуюограду, рассказывал почти то же самое. Он успел поработать только полдня, и всеэто время в ведро с краской без конца падали листья с деревьев, а на негосамого сыпались с крыши куски железа и еще какой-то мусор.

К началу 1935 года все обитатели Ирландского канала твердоусвоили, что ни на какие работы «в тот проклятый старый дом» наниматься нестоит. Двое парней подрядились вычистить там пруд, так одного из них кто-тоневидимый столкнул в застоявшуюся воду, и бедняга едва не утонул. Напарникдолго безуспешно старался его вытащить.

– Я словно ослеп и ничего вокруг себя не видел, –рассказывал он потом. – Держу его, ору, зову на помощь, и все без толку.Чувствую, нас просто засасывает в эту грязь. Слава Богу, ему удалось каким-точудом ухватиться за боковую стенку и потом уже вытащить меня. И только тогдавыскочила эта старая негритянка, тетушка Истер, притащила нам полотенце ивелела поскорее убираться оттуда. Бегите, говорит, подальше от этого пруда,забудьте, говорит, об очистке и бегите скорее…

Слухи о происходящем в доме дошли даже до Ирвина Дандрича.

– Все говорят, что в доме завелось привидение, –сообщал он, – что там бродит дух Стеллы и никому не позволяет что-либотрогать. Такое впечатление, что все вокруг скорбит о Стелле.

На вопрос, слышал ли Дандрич что-либо о таинственном мужчинес каштановыми волосами, он ответил:

– Слухи о нем ходят самые разные. Некоторые считают,что это призрак Джулиена, который оберегает Анту. Что ж, если даже и так, то отнего больше вреда, чем пользы.

Вскоре после этих событий в местной газетенке появилосьвесьма туманное сообщение о некоем «загадочном особняке в одном из жилыхкварталов города», где невозможно проводить какие-либо работы. Дандрич вырезалзаметку и прислал ее в Лондон с пометкой на полях: «Это и есть мой болтливыйисточник».