Ник смотрел на нее вопросительно, и она кивнула.

— Ты поступил совершенно правильно, — сказала она. — Богпривел тебя сюда, и Матушка Абагейл сейчас тебя накормит.

— Я рада видеть вас всех! — поспешила добавить она, повышаяголос. — Мы не можем долго оставаться здесь, но прежде чем отправиться в путь,мы отдохнем и вместе преломим хлеб. Нам надо подружиться друг с другом.

Маленькая девочка пискнула из надежных рук водителя:

— Вы самая старая женщина в мире?

Женщина лет пятидесяти сказала:

— Тсссс, Джина!

Но Матушка Абагейл только рассмеялась.

— Вполне возможно, крошка. Вполне возможно.

Она велела им расстелить свою скатерть в крупный красныйгорошек за яблоней, и две женщины, Оливия и Джуна, стали накрывать ленч, покамужчины отправились собирать кукурузу. Сварилась она очень быстро, и хотясливочного масла у нее не было, оливкового масла и соли хватило вдоволь.

Во время еды почти никто не разговаривал — раздавались лишьзвуки жующих челюстей и тихое довольное похрюкивание. Ей было приятно смотретьна то, как эти люди впиваются зубами в еду, отдавая справедливость ее кухне.Стало быть, стоило ходить к Ричардсонам и сражаться с ласками. Нельзя сказать,что они были очень голодны, но когда ты месяц подряд ешь консервы, то оченьхочется попробовать чего-нибудь свеженького и домашнего. Сама она съела трикуска курицы, початок кукурузы и небольшую корочку пирога с земляникой иревенем. После этого она почувствовала себя набитой до отказа, как чехолматраса.

Когда кофе был разлит по чашкам, водитель, приятный человекс открытым лицом по имени Ральф Брентнер, сказал ей:

— Ничего вкуснее я не ел за всю свою жизнь. Спасибо вамогромное.

Остальные благодарно присоединились. Ник улыбнулся и кивнул.

— Можно я сяду к вам на колени, бабушка? — спросила маленькаядевочка.

— Боюсь, ты окажешься слишком тяжелой, радость моя, —сказала ей женщина постарше, Оливия Уокер.

— Глупости, — сказала Абагейл. — В тот день, когда я несмогу взять к себе на колени ребенка, меня завернут в саван. Иди сюда. Джина.

Ральф поднес ее к Абагейл и усадил к ней на колени.

— Когда станет тяжело, просто скажите мне.

Он пощекотал лицо Джины пером на своей шляпе. Она закрыласьруками и захихикала.

— Не щекочи меня, Ральф! Не смей меня щекотать!

— Не беспокойся, — сказал Ральф, смягчаясь. — Я слишком сыт,чтобы щекотать кого-нибудь в течение долгого времени. — Он снова сел.

— Что случилось с твоей ножкой, Джина? — спросила МатушкаАбагейл.

— Я сломала ее, когда выпала из хлева, — сказала Джина. —Дик наложил мне гипс. Ральф говорит, что Дик спас мне жизнь. — Она послалавоздушный поцелуй человеку в стальных очках, и он слегка покраснел, кашлянул иулыбнулся.

Ник, Том Каллен и Ральф встретились с Диком Эллисом, когдатот прошел уже пол-Канзаса с рюкзаком за плечами и дорожной палкой в руке. Онбыл ветеринаром. На следующий день они остановились на ленч в небольшом городкепод названием Линдсборг. Из южной части города доносились слабые крики. Если быветер дул в другую сторону, они ни за что бы их не услышали.

— Божье милосердие, — благодушно сказала Эбби, поглаживаямаленькую девочку по волосам.

Джина жила сама по себе целых три недели. Она играла насеновале дядюшкиного хлева и под ней провалился прогнивший настил. Поначалу ДикЭллис оценивал ее шансы весьма пессимистично. Он применил местноеобезболивающее, чтобы вернуть кость в правильное положение. Она потеряластолько веса, и ее общее физическое состояние было таким слабым, что он нерешился дать ей общий наркоз, опасаясь, что он убьет ее.

Джина поправилась удивительно быстро. Она моментальнопривязалась к Ральфу и его щеголеватой соломенной шляпе. Тихим, застенчивымголосом Эллис сказал, что, с его точки зрения, главной проблемой девочки былосокрушительное одиночество.

— Разумеется, так оно и было, — сказала Абагейл. — Если бывы не нашли бы ее, она бы совсем зачахла.

Джина зевнула. Глаза ее затуманились.

— Я ее заберу, — сказала Оливия Уокер.

— Положите ее в маленькой комнатке в конце прихожей, —сказала Эбби. — Если хотите, можете лечь с ней. А эта девушка… как ты сказалатебя зовут, радость моя? Совсем выскочило из головы.

— Джуна Бринкмейер, — ответила рыжая.

— А ты можешь спать со мной, Джуна, если у тебя нет другихпланов. Моя кровать слишком мала для двоих, да я и не думаю, что ты захотела быспать с такой старой вязанкой хвороста, как я, даже если бы она была достаточнобольшой, но у меня есть еще один матрас, и он тебе подойдет, если в нем еще незавелись клопы. Кто-нибудь из наших высоких мужчин достанет его тебе сантресолей.

— Конечно, — сказал Ральф.

Оливия унесла Джину, которая уже успела заснуть. В кухне,где за долгие годы ни разу не набиралось столько людей, сгущались сумерки.Кряхтя, Матушка Абагейл поднялась на ноги и зажгла три керосиновые лампы.Темнота отступила.

— Может быть, проверенные пути — самые лучшие, — внезапносказал Дик, и все посмотрели на него. Он покраснел и снова кашлянул, но Абагейлтолько посмеивалась.

— Я хочу сказать, — продолжил Дик, защищаясь, — что этопервая домашняя еда, которую мне довелось попробовать начиная с… ну, наверное,с тридцатого июня. С того дня, когда погасло электричество. Тогда я самприготовил себе еду, и ее вряд ли можно было отнести к домашней кухне. Мояжена… она здорово готовила. Она… — Он беспомощно запнулся.

Вернулась Оливия.

— Крепко спит, — сказала она. — Устала сегодня.

— Вы печете свой хлеб? — спросил Дик у Матушки Абагейл.

— Конечно, пеку. Всегда пекла. Правда, дрожжи давнокончились, но можно обойтись и без них.

— Мне так хотелось хлеба, — сказал он. — Хелен, моя жена…обычно пекла хлеб два раза в неделю. Совсем недавно мне казалось, что если мнедадут три куска хлеба с земляничным вареньем, то можно с радостью распрощатьсяс жизнью.

— Том Каллен устал, — неожиданно сказал Том. Он потянулся изевнул.

— Ты можешь лечь в сарайчике, — сказала ему Абагейл. — Запахтам слегка затхлый, но там сухо.

На мгновение все они прислушались к ровному шуму дождя,который шел уже почти целый час. Для одинокого человека этот звук показался быпечальным. В компании он казался приятным и таинственным, объединяющим ихвместе. Далеко над Айовой пророкотал гром.